Золотой человек
Шрифт:
В долгие послеобеденные часы Тимар без конца ломал голову над этой загадкой.
Прислуге был отдан приказ держать пока что его приезд в тайне, так как сегодня он не желает ни с кем видеться. Но вечером дверь его комнаты вдруг скрипнула. Михай с досадой схватился за дверную ручку, чтобы немедленно выдворить незваного гостя, но дверь решительно распахнулась, и ошеломленный Тимар попятился назад. На пороге стояла Аталия.
Все то же злорадство сверкало у нее в глазах, на губах играла та же торжествующая, саркастическая усмешка. Словно завороженный ее взглядом, Тимар продолжал отступать в глубину комнаты.
— Что вам здесь нужно, Аталия? — в замешательстве
— А как вы сами думаете, господин Леветинци?.. Чего мне от вас надо?
— Откуда же мне знать.
— А вот я знаю, чего вы от меня хотите!
— Я?
— Да, да, именно вы. Вероятно, вам угодно, чтобы я вам кое-что открыла?
— Что такое? — прошептал Тимар, прикрывая дверь и уставившись на девушку широко раскрытыми глазами.
— Я отлично понимаю, сударь, что бы вы желали у меня выпытать, — процедила сквозь зубы красавица, продолжая улыбаться. — Право, отгадать это не так уж трудно. Сколько лет я живу в вашем доме?
— В моем доме?
— Конечно. С того времени, как дом стал вашим… С тех пор прошло целых шесть лет! Каждый год наблюдала я ваше возвращение домой. И всякий раз лицо ваше приобретало новое выражение. В первый год это было томительное чувство ревности. Потом его сменило благодушие, беспечное веселье. В следующий приезд — напускное спокойствие. Потом на вас вдруг напала деловая горячка… Я пристально следила за сменой ваших настроений, и год назад уже готова была подумать, что трагедия подходит к концу. Признаться, это не на шутку меня встревожило. Бывало, сидите вы, уставившись прямо перед собой, и вид у вас такой, будто перед вами зияет ваша собственная могила. А вам должно быть известно, что никто на свете так искренне не тревожится за вашу жизнь, как я.
При этих словах Тимар нахмурился. Кто знает, быть может, Аталия по этим складкам на лбу научилась читать его мысли?
— Да, сударь! — страстно воскликнула она. — Даже самое преданное вам, горячо любящее вас существо не сможет сильнее меня желать вам долголетия. А сейчас я наблюдаю на вашем лице то же выражение, что и в первый год. Оно, я думаю, и есть самое подлинное. Вам хотелось бы узнать у меня кое-что о Тимее, не так ли?
— А вам что-нибудь известно? — порывисто спросил Тимар. Он прислонился спиной к двери, словно намеревался силой задержать девушку в комнате.
Аталия иронически усмехнулась. Ведь не она, а он оказался ее пленником!
— Я знаю многое… все! — ответила она.
— Все?
— Да. Во всяком случае, достаточно, чтобы погубить нас всех троих, — и меня, и ее, и вас.
Тимар почувствовал, как кровь закипает у него в жилах.
— И вы можете откровенно мне это рассказать?
— Для того я и пришла сюда. Но выслушайте меня спокойно и до конца. Так же спокойно, как буду говорить я сама. Речь будет идти о вещах, от которых можно не только сойти с ума, но и умереть с горя.
— Прежде всего, прошу вас, скажите только одно: Тимея мне изменила?
— Да.
— Ах!..
— Еще раз повторяю: да, изменила. И вы сами в этом убедитесь.
Тимаром овладел порыв благородного негодования.
— Прошу вас, сударыня, хорошенько обдумайте то, о чем вы собираетесь говорить.
— Я приведу вам только факты. А вы, если угодно, можете воочию убедиться в измене вашей супруги. Волей-неволей вам придется поверить мне. И вы поймете, что никто не оклеветал вашу святошу.
— Я вас слушаю. Хотя и не склонен верить вам на слово.
— И все-таки я буду говорить. Ваша святоша спустилась на грешную землю со своего пьедестала и соблаговолила
При словах «моя мать» Аталия провела ладонью по губам, будто стирая с них какой-то горький осадок.
— Слезы, о которых тайком поведала майору старая сплетница, возымели свое действие. Госпожа Зофия принесла нашей святой шкатулку от него и письмо.
— А что было в шкатулке?
— Ну, это не так уж интересно для вас. Гораздо любопытнее содержание письма. В шкатулке лежала рукоятка со сломанным клинком той самой сабли, которой майор дрался на дуэли. Дар, так сказать.
— Что ж, пока я не вижу в этом ничего дурного, — с наигранным спокойствием заметил Тимар.
— Разумеется. Ну, а письмо?
— Вы его читали?
— Нет. Но мне известно его содержание.
— Откуда?
— Да ведь святоша ответила майору, а госпожа Зофия сама отнесла ему письмо.
— Но она могла ответить отказом.
— Конечно. Однако она этого не сделала. Ее поверенная, госпожа Зофия, охотно посвящает меня во все ее тайны. Старая ведьма прекрасно знает, что причиняет мне этим адские муки. К тому же она ведь не горничная моя, а как-никак мать. Почтенная Зофия обязана прислуживать своей безгрешной хозяйке, и в то же время она считает своим долгом рассказывать мне — такой же, как она, служанке — обо всех проделках нашей госпожи. Увы, в людской не существует ни матерей, ни дочерей, там есть лишь слуги, которые с завистью взирают на чужое счастье и готовы при случае предать свою повелительницу. Впрочем, вы сами барин, и, быть может, вам уже неловко, что вы шепчетесь здесь с какой-то служанкой? — насмешливо спросила Аталия.
— Продолжайте, — осадил ее Тимар.
— Да, пожалуй, придется продолжать, эта прискорбная история еще не кончена. Так вот, Тимея писала ему не на раздушенной розовой бумаге, а по-деловому, — вот тут, на вашем письменном столе, — и запечатала письмо вашей собственной печатью. Можно было ожидать, что она раз навсегда отвергнет домогательства майора. Но, увы, она и не подумала ему отказывать.
— Кто это может знать?
— Двое: госпожа Зофия и я. Вскоре вы будете третьим. Вы так неожиданно нагрянули сегодня!.. И угораздило же вас явиться в такое неподходящее время! Ведь когда по всему Дунаю и его рукавам идет лед и льдины громоздятся одна на другую, никто не отваживался переправиться на другой берег. В такие дни наш город прямо-таки неприступен, отрезан от внешнего мира. Проникнуть в него не рискнет даже самый ревнивый муж, если ему случилось застрять где-нибудь за чертой города. И как это вам удалось переправиться сегодня?