Золотой человек
Шрифт:
Собственно говоря, оба скалистых берега на всем своем протяжении принадлежали истории двух народов, которым нелепая судьба предначертала долгую вражду. И все бои между ними начинались с поединка на этих скалах. Железные ворота — не что иное, как длинная катакомба, хранящая кости тысяч и тысяч воинов.
Тимея не покидала своего убежища ни в этот, ни на следующий день. Склонившись у окна над альбомом, она рисовала пейзажи, сменявшиеся за бортом медленно плывущего судна.
Прошло трое суток, прежде чем барка достигла устья Моравы, впадающей в Дунай.
В дельте Моравы расположился Сендрё. На тридцати шести башнях этого города-крепости в последнее
Чуть поодаль виднелись полуразрушенные стены древней крепости Кулич, на вершине горы высились руины замка Рама. Вокруг него — сплошные надгробные памятники.
Но любоваться древностями и вспоминать былую славу народов, некогда населявших эти места, было сейчас недосуг: путешественников ждали новые испытания.
Северный ветер с венгерской равнины достиг ураганной мощи и с такой яростью обрушился на судно, что погонщики лошадей окончательно выбились из сил. Злой норд относил барку к другому берегу.
Двигаться вперед стало невозможно. Пришлось остановиться.
Трикалис о чем-то пошептался с Тимаром, и шкипер направился к рулевому.
Фабула закрепил руль канатом и отошел к борту. Он приказал гребцам поднять весла и передал на берег погонщикам лошадей команду сделать привал. И лошади и гребцы были бессильны против ветра.
Барка находилась перед островом. Вытянутый узкий мыс вонзился в русло Дуная. Северная его сторона была крутой и обрывистой и поросла могучим старым ивняком.
Предстояло поставить барку за мысом с южной его стороны, где «Святая Борбала», защищенная от северного ветра и скрытая от посторонних глаз, могла бы спокойно дождаться затишья. Беда, однако, заключалась в том, что путь к южной оконечности мыса был не судоходен, изобиловал мелями и острыми рифами.
Как же попасть в эту тихую гавань?
Лошади здесь не помогут: на острове не было прибрежной дороги; весла тоже выручить не могли — при сильном встречном ветре против течения не пойдешь. Оставалось последнее средство — «лебедка».
Барка встала на якорь посреди Дуная и выбрала с берега буксирный канат. К нему прикрепили второй якорь и погрузили на шлюпку. Гребцы налегли на весла и направились к мысу с подветренной стороны. Когда канат натянулся, малый якорь выбросили на дно и вернулись на судно.
Теперь подняли первый якорь, закрепили другой конец буксирного каната на деревянной лебедке и вчетвером принялись вертеть ее.
Канат медленно наматывался на лебедку, и судно постепенно подтягивалось к месту, где был выброшен второй якорь.
Это был тяжелый, изнурительный труд.
Когда судно достигло дальнего якоря, матросы снова выбросили первый, еще ближе к южной стороне мыса, и снова заскрипела лебедка. И так до тех пор, пока пядь за пядью барка не преодолела расстояние до мыса наперекор течениям и ветрам. Вот что такое «речная лебедка».
Полдня прошло, прежде чем барка ценою неимоверных человеческих усилий прошла путь от середины Дуная до гавани за мысом. Этот день был тяжелым для тех, кто работал, и скучным для тех, кто праздно стоял у борта. Что и говорить — неутешительное занятие! Куда приятней на судоходном Дунае! Там, по крайней мере, можно было любоваться разрушенными древними замками и крепостями на берегах, навстречу нет-нет да и проплывали суда, шумели, перебирая лопастями, водяные мельницы. Теперь все это осталось позади. Корабль вошел в пустынный залив. Справа тянулся остров,
В нелюдимый край первозданной тишины зашла на отдых «Святая Борбала».
А тут новая беда. Неожиданно выяснилось, что на судне кончилось продовольствие. Отправляясь в долгий путь из Галаца, экипаж рассчитывал сделать, как обычно, остановку в Оршове и запастись там свежей провизией. Но поскольку из Оршовы пришлось уходить в спешке и к тому же ночью, то на корабле не осталось ничего, кроме небольших запасов кофе и сахара да коробки турецкой халвы, которую Тимея ни в коем случае не желала открывать, так как везла ее кому-то в подарок.
Но Тимар не унывал.
— Быть не может, — говорил он, — чтобы поблизости не оказалось жилья. А овец и коз здесь разводят повсюду. За деньги все можно достать.
Вскоре случилась еще одна неприятность. Стоя на якоре, барка испытала такую сильную качку, что Тимея заболела морской болезнью, ей стало плохо.
«Надо найти хоть какое-нибудь прибежище, чтобы Тимея с отцом могли спокойно провести ночь», — думал Тимар.
Благодаря своему острому зрению шкипер заметил струйку дыма, поднимавшегося над тополями в камышах. «Значит, там есть люди, — подумал он, — отправлюсь-ка я взглянуть, кто там обитает».
На корабле была плоскодонная лодка-душегубка, которую матросы обычно использовали для охоты на диких уток в часы вынужденного безделья.
Тимар спустил плоскодонку на воду, захватил с собой ружье, ягдташ и сеть, — кто знает, может, попадется дичь или рыба, — и один, налегке, направил лодку в камыши, одновременно гребя и управляя коротким, широким веслом.
Опытный охотник, Тимар быстро нашел проход в камышовых зарослях. Водоросли служили ему ориентиром. Где на поверхности воды колыхались листья кувшинок с зелено-белыми тюльпановидными цветами, там было глубоко и лодка проходила беспрепятственно. Там же, где по воде расстилался вязкий зеленый ковер, который при малейшем ударе веслом вспыхивал голубым пламенем и брызгал плесенью, — была топь, грозившая страшной гибелью каждому, кто попадал в ее зловонные владения.
Тому, кто не знает тайных знаков болотного мира, ничего не стоит заблудиться и потеряться в камышах.
Пробившись сквозь заросли, Тимар внезапно увидел перед собой маленький кусочек суши. Это был еще совсем молодой наносный остров, не обозначенный даже на самых подробных судоходных картах.
В фарватере правого рукава Дуная громоздились высокие валуны, вокруг которых за многие годы образовались наносные отмели. В одно из половодий под напором реки льдины снесли береговые скалы соседнего острова Острава и увлекли массу земли и камня вместе с вывороченными деревьями на эту отмель за валунами. Так все это там и осталось. Затем, на протяжении полустолетия, каждой весной река все прибавляла земли, ила и камней. На плодородной илистой почве буйно разрастались молодые побеги, давая жизнь новому острову с пышной первобытной растительностью. Остров был ничей: не знал он ни власти помещика, ни королевских, ни божьих законов, не принадлежал ни к одной стране, ни к какому комитату, ни к одному из приходов. Много таких райских уголков рассеяно по турецко-сербской границе, где не пашут, не сеют, не косят, не пасут. Это привольный край диких цветов и непуганой дичи. И — кто знает? — чей это еще край, кто там еще обитает?