Золотой эшелон
Шрифт:
Глава 3
Все в Одессе в одну душу уверяли, что на улицах сейчас быть опасно. Ходили слухи, что патрули озверели и палят в кого попало даже днем. Что власти мылятся драпать. Что КГБ напоследок уничтожает не только архивы, но и людей по спискам — а стало быть, по домам сидеть тоже опасно.
— Если на улице такие страсти и такие страсти дома, так я себе сяду на трамвай! — философствовал волосатенький старикашка к полному удовольствию всего вагона.
Зуброву ехать было три остановки. Лучший способ
— Юноша, я извиняюсь! Но это же не водитель, а кошмар. Не говоря уже за то, что мне таки подавили все помидоры, и я их держу, чтобы на вас не капать.
На передней площадке обсуждали, не исчезнет ли холерный вибрион из гавани, если коммунисты покинут город:
— Холера к холере тянется!
Сзади пацаны приспособляли старые частушки к новым обстоятельствам:
Как на Дерибасовской,Угол Ришельевской,В полшестого вечера не было воды.А старушке бабушке…Какую участь юные хулиганы готовились зарифмовать старушке бабушке — осталось неизвестным.
— Поете, дети греха? Народ нечестивый, народ, обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные!
Это кричал, пробираясь к передней площадке, иссушенный, весь внутрь себя втянутый оборванец в детской панамке.
— Миша! Мишу пропустите! — загомонил вагон. Миша-пророк был самым знаменитым городским сумасшедшим, личностью даже более выдающейся, чем старуха с черной курицей. Про него рассказывали, что Миша как припечатает — так потом с судьбой и не спорь. Еще председатель горсовета Синица как-то имел несчастье обратить на себя его внимание. Миша спокойно переходил через дорогу, как всегда, игнорируя светофоры, машины и прочую суету. Тут-то черная «Волга» градоначальника чуть не сбила Мишу, чем отвлекла его от размышлений. Миша поднял руку вслед удаляющейся «Волге» и проклял. Через неделю Синица был снят с должности, и вскоре пошел под суд за квартирные махинации. Более всего впечатляло то, что никто из его преемников долго не продержался и тюрьмы не миновал.
Зубров, разумеется, ничего этого не знал. Но и на него произвело впечатление, как шел Миша по переполненному вагону. Ему не приходилось укорачивать шаги.
— Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие…
Так он дошел до Зуброва и тут вдруг остановился и уставил на полковника корявый палец с расщепленным ногтем:
— Ты! Слушай, нечестивец! Ибо ярмо, тяготившее его, и жезл, поражавший его, и трость притеснителя его — кто сокрушит? В руки твои предает Господь сей сосуд скверны!
Зубров сделал попытку попятиться. Но он не пользовался Мишиными привилегиями, и только впечатал лопатки в тех, кто был спрессован сзади. На него пахнуло чесноком и заношенными лохмотьями. Миша прошел вперед, не обращая на него внимания.
И Зубров даже не понял, почему пассажиры, сомкнувшись за Мишей, молча разглядывали
— Капитан Драч!
— Я!
— Ну-ка зайди.
— Товарищ полковник, капитан Драч по вашему…
— Садись, — перебил Зубров.
Сел капитан на краешек. Давным-давно два молоденьких лейтенанта Драч и Зубров прибыли в чудесный городок Черкассы начинать свою службу. Много воды в реке Днепр с тех пор утекло.
С первого дня понесло Драча карьерной волной выше и выше. Через полгода он уж ротой глубинной разведки командовал, через год ему досрочно присвоили старшего лейтенанта, а еще через год — тоже досрочно — капитана. А лейтенант Зубров так и тянул лямку командира группы глубинной разведки. Разнесла их судьба по разным уголкам страны и свела через пять лет: оба капитаны. И снова развела, и снова свела. Вот и сидят они рядом — полковник (на генеральской должности) Зубров и капитан (все еще на капитанской должности) Драч. Таких капитанов в Советской Армии называют в соответствии с Жюль Верном — пятнадцатилетними капитанами. Знал Драч, что скоро старый его приятель Витя Зубров наденет полосатые генеральские штаны, знал, что, еще и не надев таких штанов, Зубров имеет все генеральские права и привилегии, и потому давно уж между ними пролегла та невидимая грань, по одну сторону которой: давным-давно два молоденьких лейтенанта… а по другую — командир и подчиненный. Но сегодня Зубров не приказал бывшему своему ротному командиру, а скорее предлагал.
— Дела такие: приказали мне возглавить особый батальон и выполнить ответственную правительственную задачу.
Драч промолчал, намек рикошетом от его ушей отскочил. Тогда Зубров подступил ближе с предложением.
— Нужен мне в батальон толковый хозяйственный мужик на должность моего заместителя по тылу. Нужен мне такой, которого я бы долго знал и полностью доверял. Не знаешь ли кого, кто на должность сгодился бы?
Долго думал Драч, потом пожал плечами: нет, такого кандидата он не знает. Понимал Зубров, что ни уговорами, ни обещаниями тут не возьмешь. Можно, конечно, приказать… Но это была не та ситуация.
— Ладно, капитан. Я понимаю. Служба тебя не баловала и надоела давно. Насиловать не буду. Иди.
Встал капитан Драч, щелкнул каблуками и вышел…
— Стой, — кричит Зубров. — Стой. Мы ж с тобой не попрощались. Ты тут останешься, а меня черти понесут неизвестно куда. Не знаю, встретимся ли еще. Давай, Ваня, обнимемся. Вот так. Мы ж с тобой сколько вместе протопали. Помнишь, Ваня, как мы с тобой президентский дворец на штык взяли?
— Помню, товарищ полковник.
— Ты, да я, да группа спецназа.
— А ведь и вправду без выстрелов обошлось. Взяли на штык.
— Историю с тобой, Ваня творили, правда, она, зараза, имен наших не упомнила.
— Мы свое сделали и на историю не в обиде. Может, и хорошо, что история наших имен не упомнила, — дело-то не совсем чистым было.
— Не совсем, Ваня, не совсем. Ну, прощай, пора мне.
— Снова историю творить, товарищ полковник?
— Не знаю, может быть. Надеюсь, на этот раз история будет не такой грязной.
— Товарищ полковник, ну так возьмите меня с собой.