Золотой ключ. Том 1
Шрифт:
Строгость на лице и доброта во взоре, столь необычно выглядевшие рядом, вдруг исчезли. В глазах Раймона появилась озабоченность. Он не мог признаться, что не только картина пропала безвозвратно.
— Действительно, — суховато промолвил он. — Точной копии не будет.
— А Томас уже знает? — поспешила с вопросом Сааведра. — Ему сказали? Эйха, теперь он меня возненавидит. — Она лихорадочно искала подходящий тон, боялась, что агво заподозрит фальшь. — Конечно, возненавидит. И будет прав. Ведь это была превосходная картина.
— Шедевр, — подтвердил Раймон Грихальва. — Чтобы юношу признали Одаренным, он обязательно должен
— Так он уже знает? — допытывалась она, У Раймона окаменело лицо.
— Я полагаю, от него это скрыть невозможно, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Но не стоит бояться его гнева. Он не накажет тебя.
— Но ведь он имеет на это право.
— Разумеется, имеет. Но… — Раймон легонько махнул рукой, — это не столь существенно.
— Не столь существенно? — Она была поражена, но разве мог он ожидать иной реакции? Она знала правду о Пейнтраддо Чиеве, но он-то не знал. “Надо притворяться, что я думаю только о Томасе, о том, как он теперь ко мне относится”. — Как же так! Вы сами видели, что я натворила!
— Это верно, — кивнул иль агво. — Я видел, что ты натворила. Думаю, ты и сама это знаешь.
Дабы не сболтнуть лишнего, понадобилось целиком сосредоточиться не на том, что она знает, а на том, что ей полагается знать.
— Вы меня накажете, — глухо сказала она.
— Естественно, — подтвердил он. — Нельзя безнаказанно нарушать компордотту. (Так назывался свод правил безупречного поведения, определенный Вьехос Фратос для семьи Грихальва.) — Что я должна сделать? — У нее пересохло во рту.
— Сааведра, правильнее было бы спросить, чего ты не должна делать.
— Не должна?
— Тебе запрещается в течение года встречаться с Сарио. Это ее потрясло.
— Год?
— Да. Целый год.
— Но ведь… — Такого страшного приговора она никак не ожидала. — Агво, но ведь он мой единственный друг, — слабым голосом призналась она ему в том, в чем не призналась бы никому другому, даже Сарио, хотя наверняка Сарио тоже считал себя ее другом.
— Я знаю. А у Томаса был единственный автопортрет.
Даже в отчаянии Сааведра не упустила возможности спросить:
— Агво, но ведь он напишет новый портрет, да?
— Нет, — ответил он, — не напишет. Конечно, как же иначе? Мертвецы не пишут картин. Но ей была нужна полная ясность.
— Может, не такой же точно, а…
— Нет, Сааведра. Такие картины создают только раз. Лишь поэтому они дороги.
И лишь поэтому в них скрыта магическая сила. Сааведра прикусила верхнюю губу.
— Так мне теперь что, домой? В ссылку?
— Тебе нельзя общаться с Сарио. Конечно, вы будете видеться, в Палассо Грихальва вряд ли можно этого избежать. Но разговаривать друг с другом вам запрещается, как и проводить вместе свободное от уроков время. Между прочим, от меня не укрылось, — добавил Раймон с мимолетной улыбкой, — что ты, Сааведра, очень способна для юной женщины. Ты уже в том возрасте, когда у мальчиков и девочек проявляется талант, и мы, воспитатели обязаны следить за его созреванием и выделять наиболее способных подростков.
Сааведру бросило в жар. Она промолчала.
— Наш маленький Неоссо Иррадо уводит тебя с пути истинного. Или ты думаешь, мы слепы? Сааведра, ты хорошая девочка, но слишком легко поддаешься его влиянию. Из-за него нарушила компордотту, а ведь было бы гораздо правильнее, если б не ты с него, а он с тебя брал пример.
На это ей сказать было нечего, хотя голову распирало от мыслей.
— Плохая компания, — наставительно молвил Раймон Грихальва, — даже талантливых не доводит до добра.
Сааведра больше не думала о себе, о том, что сделала, — только о Сарио.
— Агво, но ведь он вовсе не плохой! Он Одаренный, я это точно знаю.
— Что ж, Сааведра, твоя верность дружбе похвальна.
— Агво Раймон, тут дело не только в дружбе. — Решительный тон удивил ее саму. Должно быть, вера в Сарио столь огромна, что ее невозможно скрыть. — Он лучше всех остальных.
Его лицо стало непроницаемым.
— Почему ты так думаешь?
— Я это чувствую. Просто знаю, и все. Это у меня в сердце. — Она коснулась груди. — Он всегда был не таким, как другие, с самого начала. И все об этом знают. Потому-то и обращаются с ним так плохо, дразнят, смеются над ним, внушают, что он слишком маленький… Потому что и они это чувствуют. Сколько бы ни издевались над ним, понимают, что на самом деле он выше любого из них. Агво, у него есть не только подлинный талант, но еще и душа. — Она смотрела в спокойные очи Раймона Грихальвы, искала в них понимания. — Мы делимся на тех, кто всю жизнь мечтает стать лучшим, и на тех, кому незачем мечтать, а надо лишь сделать это. Получить то, что и так тебе принадлежит. — Сааведра печально вздохнула. — Агво, "ему завидуют. Даже муалимы… Они понимают, кем он может стать.
Раймон поднял руку, призывая ее умолкнуть.
— Действительно, мы умеем отличать детей, обладающих столь дорогим для нас талантом. Но без наказания обойтись невозможно, как и без компордотты. Дар лишь тогда приносит семье ощутимую пользу, когда его обладатель понимает, что злоупотребление им чревато опасными последствиями.
Она кивнула, подумав, что Томас об этих последствиях узнал не понаслышке.
— Ты сама видишь, как мало нас нынче. И мы должны заботиться об оставшихся. Мы не можем позволить запальчивому юнцу расшатывать устои нашей семьи.
Она снова молча кивнула.
— Поэтому тебе, Сааведра, лучше держаться от него подальше. Пусть расцветает твой дар, и меньше заботься о Луса до'Орро твоего приятеля, чем о своей собственной.
Она чуть не вздрогнула. Откуда он знает?
Раймон Грихальва улыбнулся.
— Муалимы очень требовательны, угодить им подчас невозможно, но у них тоже отменное чутье на талант. А ты им не обделена, уж поверь.
— Где ему до таланта Сарио!
— Сарио? Да, пожалуй… Но без дисциплины дар — ничто. Какой от него прок, если он неуправляем?
Они ушли от опасных тем, углубились в философию искусства. Сааведра оживала под одобрительным взором Раймона.
— Агво, но ведь в дикой свободе есть высший смысл. Если у художника душа в оковах, надолго ли он сохранит свой талант?
— Безусловно, твои слова не лишены смысла. Но если поступиться правилами, дисциплиной, потеряно будет все.
— Агво, но разве мы не Грихальва? Разве мы не вольны творить, как никакая иная семья?
— А чем же еще мы занимаемся? — Он улыбнулся. — Сааведра, не пытайся меня перехитрить… Я согласен с тобой, что Сарио талантлив, может быть, даже Одарен, — это выяснится довольно скоро. Но неуправляемый талант — лишь помеха семье на пути к ее целям.