Золотой листопад
Шрифт:
Чтобы не попасться мамам на крыльце, выходим через палисадник. По дороге Паша успевает сорвать большущий огурец, который его бабушка, кажется, хотела оставить на семена. На мой удивлённый взгляд Паша отвечает: «Ничего! Другие вырастут!», и мы, как подстреленные, срываемся в галоп, разгоняя переполошившихся кур. Мы радуемся так, словно предчувствуем, что нам совсем будет не до смеха, когда мы вернёмся.
Добежав до переезда дворами, мы переходим на шаг. Впереди – долгий и однообразный путь вдоль железной дороги. Мы идём.
– Паш, я пить хочу! – пожаловался я, потому что перед приходом Паши ел суп, а чай не успел допить
– Ну, ты и верблюд! – Паша протягивает мне банку с водой. –
Я напиваюсь вдоволь. Даже причмокиваю от удовольствия. Паша оборачивается в мою сторону и посмеивается.
– Никакой я не верблюд, – сказал я, уловив насмешку. – Верблюды, наоборот, ничего не пьют. Их потому кораблями пустыни называют, что они могут без воды долго обходиться. В пустыне вода очень дорого стоит.
Паша хотел мне ещё что-то сказать, даже поднял палец, но его отвлекло что-то впереди. Он внезапно замер, и я тоже остановился.
– Смотри, – говорит, – заяц! Настоящий!
Я посмотрел в ту сторону, куда он мне показывал, и действительно увидел большого зайца. Он спокойно сидел у куста, в паре метров от нас, и выбирал травинки. Увидев нас, он медленно повернулся, а потом мгновенно рванул с места – только его и видели!
Мы с Пашей непонятно зачем бросились следом за ним. Я запнулся о кочку, где секунду назад сидел заяц, и покатился вместе с банкой в кусты. Вода пролилась, я упал в ежевику, а она, между прочим, колючая! Паша кричит: «Лови его! Разворачивай занавеску!», а я лежу в кустах и только смеюсь, не в силах пошевелиться.
– Чего ты ржёшь, как конь? – Паша подскочил ко мне где-то через три минуты – весь запыхавшийся, щёки красные, в руках грязная занавеска! Разве зайца догонишь? Я ему сквозь смех пытаюсь сказать:
– Ты… хе-хе, «держи его!» мне кричишь… занавеской ловить… ха-ха!
– Ты банку разбил?! – Паша подскочил к банке. – Нет? Фу! А то я испугался – банку мама велела домой принести. Ну, чего ты всё смеёшься, как ненормальный? – он попытался меня поднять, но тоже упал. Так мы и смеялись под заячьим кустом, не в силах подняться.
Я рассёк себе коленку, разлил воду, поэтому решено было идти обратно домой. «А то столбняк будет», – с важным видом заметил Паша. Про столбняк ему сказала тётя Даша, наша соседка, когда он лоб себе расшиб о лестницу.
Шли медленно и вернулись домой только через час. Когда наши мамы узнали про наш поход, они очень долго смеялись. Моя мама, обычно строгая, даже не стала ругать за тюль, только сказала, чтобы мы больше не охотились на зайцев. А за порохом мы потом уже пошли, со старшими, и узнали, что, оказывается, порохом взрывали поляны, чтобы река в другую сторону потекла. Также мы узнали, что порох в костре не взрывается, – не сами, это нам дядя Толя сказал, Пашин папа, правда, взрывать ничего не разрешил – мало ли.
ВТОРАЯ ИСТОРИЯ. Глупая половинка
В нашем дворе было очень много ребятни: сёстры Люся и Оля Орловы из первой квартиры, Юра из седьмой, Саша из девятой, его брат – Коля (правда, совсем маленький, но зато Сашу чаще отпускали с ним гулять). К нам приходили из соседних домов братья Васенёвы, Костик с чёрно-белой собачкой Эльзой и Слава, известный в нашем дворе спортсмен.
Когда мы все собирались у подъезда, бабушки, сидящие на скамейке под черёмухой, начинали хмуриться и подозрительно на нас смотреть. Они думали, что мы чего-то замышляем. По правде говоря, меня это удивляло: если нам хочется погулять, что, по их мнению, мы должны делать – гулять по одному? Если мы выглядели такими подозрительными, то что тогда говорить о бабушках? Они с самого утра усаживались и начинали о чём-то
Моя бабушка жила одна в своём доме, поэтому она так не сидела. Екатерина Трофимовна или баба Катя, как я её называл, была очень добрая и тихая. Когда я гостил у неё, она специально для меня пекла толстые блины. Замешивала тесто в огромном белом ведре, топила печку и с самого рассвета начинала жарить мои любимые блинчики. Я помню, сквозь сон было слышно, как скворчит сковорода, начинает шипеть тесто на раскалённом чугуне.
– Глупая ты моя половинка, – говорила она мне тихо, а её почти выцветшие голубые глаза смотрели не на меня, а куда-то в глубину. И зимой, и летом бабушка была, как в той загадке «одним цветом»: халат в цветочек, застиранный и выгоревший на солнце фартук, когда-то красный, с бледно-голубыми цветами, коричневая кофта с серебристой вышивкой.
Я очень любил бабушку и летом неделями гостил у неё. Вот и этим летом я поехал к ней. Она жила на берегу Волги, тогда бабушкин посёлок считался более важным, чем наш. Там даже была пристань для судов, про которые я потом важно рассказывал во дворе.
Тут всё было иначе: большие суда заходили в волжскую пристань, не только промышленные, но и пассажирские. Все жители работали или на судах, или ловили рыбу.
Бабушка жила одна, рыбачить она не рыбачила, но сушеной, копчёной, вяленой рыбы у неё под навесом было столько, что хватило бы большой семье на целый год! «Откуда рыба?» – спросите вы. Всё просто: соседи приносили рыбу, а бабушка угощала их ягодами, давала цветы из собственного розария, варенье варила из ежевики (на островах её всегда росло очень много!).
Раньше у дедушки были пчёлы, но когда бабушка осталась одна, пчёл решили продать. Только где-то в глубине бабушкиного сада жила маленькая пчелиная семья. Я старался туда не ходить, потому что пчёлы жалили больно, и у меня на них была аллергия.
В этом году я приехал к бабушке на две недели. Пятый класс был позади, но впереди – ещё один пятый класс. Да, это был тот злополучный год, когда учительница по математике поставила мне двойку. Теперь мы с моим другом Пашкой будем учиться вместе! Я узнал это, когда Пашка уже уехал в лагерь. Позвонить ему не было никакой возможности, оставалось ждать. Ждать у бабушки на Волге было интереснее, чем дома. Я совсем забыл сказать: у меня была старшая сестра Люда. Она была старше меня на два года и, как обычно бывает в таком случае, пыталась меня воспитывать. Так вот, дома была Люда, а так как мы с ней часто дрались, мне было у бабушки спокойнее и, как говорила бабушка, вольнее. Мама беспокоилась ещё из-за того, что весь прошедший учебный год я то выздоравливал, то снова начинал кашлять. Поэтому, когда я запросился к бабушке, никто меня не держал.
Здесь, на песчаном пляже, я мог загорать целыми днями! Смотреть, как бородатые рыбаки, все в тине, ряске и рыбной чешуе возвращаются с утренней рыбалки. Они сначала появляются на горизонте, маячат еле заметной точкой, потом становятся всё ближе и крупнее. Они мне напоминают пиратов, о которых я много читал. У них суровые лица и руки в шрамах. Они громко разговаривают и смотрят на меня, школьника, свысока.
По соседству с бабушкой жила тётя Дуся. Она была такая крупная, что в бабушкин огород проходила через калитку непременно боком. Тётя Дуся покупала у бабушки самые крупные розы. Они её вдохновляли, как она сама говорила. Скажу по секрету: тётя Дуся воображала, что она – поэт. Бабушка рассказывала, что по выходным она читала свои стихи в местном клубе.