Золотой мираж
Шрифт:
— Никогда не надо стыдиться того, что ты пытаешься стать настолько хорошей, насколько это возможно, — заметила Ханна. — А если будешь, тогда еще сильнее тебе придется стыдиться тогда, когда в семьдесят пять лет ты поймешь, что позволила жизни протечь сквозь пальцы и даже не попробовала… столь многого.
— Вроде чего? — спросила Эмма.
— Всех тех приключений, которые выводят нас к но-, вым путям и делают нас лучше и мудрее.
— Да, но какие именно? — настаивала Эмма. — Ты хочешь сказать — любовники? Или наркотики? Или что?
— Я не думаю, что любовники или наркотики делают нас лучше и мудрее, а ты? — спросила в ответ Ханна. Эмма нахмурилась и ничего не сказала. —
— Да, но что — точно… — начала Эмма, и Клер вмешалась.
— А я думаю, что теперь нам стоит решить, что делать для того, чтобы переехать уже через несколько недель.
— Мы должны купить мебель, — сказала Ханна поспешно.
— И все другое, — добавила Клер. — Я не собираюсь брать из этой квартиры ничего, кроме одежды и книг. Нам лучше начать составлять списки; я уже так давно не переезжала, что не могу даже точно вспомнить, когда это было.
Но к тому времени, когда они съезжали, все было учтено, и только благодаря Ханне.
— Я делала это так часто и много, что стала экспертом по переездам, — сказала она и организовала буквально все.
Начала она с меблировки дома. Позвонив Симоне, и Грегори, и Марго, и выяснив названия магазинов, которыми пользуются их клиенты, она составила список.
— В большинстве магазинов приходится ждать мебели от шести месяцев до года, — поясняла она Клер. — А в этих вот продают древние и штучные вещи, и конечно же, они дороги, но если ты не против…
— Я не против, — сказала Клер. — Я не хочу ждать. Они подыскали глубокие кушетки из темно-красной, изысканной ткани, мягкие кресла, очень изящные и хрупкие по виду, итальянский кофейный столик, сделанный из роскошных пластинок с мозаикой, что как-то гармонично подходило к антикварному французскому столу и отделанной бахромой викторианской оттоманке. Для обеденной комнаты они нашли квадратный антикварный стол орехового дерева с двенадцатью стульями эпохи королевы Анны; для спальни отыскали датские сосновые шкафы девятнадцатого века, и сосновый сервант из Шотландии восемнадцатого века в кухню. Ханна любовно гладила рукой его поверхность, гладкую, темную, золотисто-коричневую от старости.
— От старых деревянных вещей на кухне становится уютней, когда они соседствуют со всеми этими современными шкафами, — сказала она, и поэтому они купили еще староамериканский сосновый стол с шестью стульями в добавление к серванту. Они приобрели древние восточные ковры, с поблекшими от времени цветами, из материи, похожей на вельвет, мило дополнявший сияющий паркетный пол в нескольких комнатах; и шторы, и занавески, и люстры.
На этот раз, покупая, Клер глядела на ценники, но ее тревога перед большими цифрами мало-помалу исчезала. Ага, думала она, трехстворчатый французский шкаф для моей спальни стоит тридцать тысяч долларов. Как интересно. И три тысячи за пару, старинных английских подставок для камина. Вероятно, они того стоят.
Один день у них заняла покупка телевизоров, видеомагнитофонов и стереосистемы в библиотеку. Затем они отправились в огромный музыкальный магазин и, бродя по проходам, снимали диски и видеокассеты с полочек, л откладывали все те фильмы и музыкальные записи, о которых когда-либо мечтали. Клер не могла остановиться; блестящие упаковки были такими соблазнительными, а она никогда раньше не позволяла себе больше одного диска в несколько месяцев, теперь же, беря в руки очередной, она думала, конечно, я
— Мам, — сказала Эмма благоговейно, — у нас уже около четырехсот дисков.
— Да, — сказала Клер и на мгновение снова ощутила приступ старого страха. Это слишком много; она становится нездорово экстравагантной. Но как только она извлекла из бумажника кредитную карточку, страх испарился. Конечно, она могла купить все это. И почему только она так долго не может с этим свыкнуться?
Затем Ханна повела их в путешествие за вещами для кухни, потом их увлекло что-то другое. Дни сливались, пока они бродили по магазинам, сверяясь с пунктами своих списков и иногда заходя в те отделы, где лежали такие сокровища, о которых им раньше не приходилось и помышлять. Для Клер все было как сон: куда бы она ни глядела, вокруг блистала красота. Она протягивала руку и гладила изящные вазы и кувшины, картины, наборы серебряных кубков, рукав меховой шубы… все было для нее достижимо, и все желанно. Она не могла остановиться покупать. Она даже никогда не знала, что столько прекрасных вещей существует в мире, потому что никогда на них не смотрела; никогда не подозревала, как много людей по всему свету работают, изготавляют замысловатые стеклянные скульптуры, искусные сплетения мягчайших кашемировых накидок, ткут гобелены богатейших раскрасок, разрисовывают фарфор завитками, и цветами, и фруктами, окаймленными золотом. Она открыла, что существует постельное белье из такого тонкого хлопка, что оно похоже на шелк, и полотенца, такие толстые и огромные, что могли завернуть ее в теплый кокон, и стеганые одеяла с рисунком, который блестел на свету. Она открывала прекрасные вещи этого мира, и брала их с собой, и указывала, и кивала и не могла остановиться в своем порыве немедленно сделать все эти чудеса своими.
Затем Ханна устроила день разборки всех тех вещей, . что они закупили для кухни и обеденной комнаты. Мурлыча от удовольствия, она заполняла буфет в столовой фарфором, — хрусталем и серебром, ее глаза сияли; в кухне она озабоченно сновала от шкафчика к шкафчику, обмахивая гладкие полочки и ящики, и расставляя, укладывая всевозможные приспособления, какие только ей удалось найти. Еще она заложила такое количество еды в буфет, холодильник и морозильник, что Эмма сказала, что этого им хватит, чтобы пережить три урагана и торнадо, или любую другую катастрофу, которая могла произойти в этой части страны.
— Я просто чувствую себя уверенней, — пояснила. Ханна. — В конце концов, никто не знает, что может случиться, а теперь, что бы ни было, у нас, по крайней мере, будет что есть. Хотя Клер, есть одно…
— Да? — сказала Клер. Они вернулись на старую квартиру, и Клер сидела на полу и запаковывала книги, думая о всех пустых полках, которые их ждут — не дождутся.
— Я хотела бы что-то делать, — начала Ханна, но затем остановилась, дожидаясь, когда Клер на нее посмотрит.
— Да? — повторила та, отложила книги и взглянула на Ханну.
— Я ничего не имею против готовки; для меня это удовольствие. Но я не знаю, что еще ты хочешь, чтобы я делала. Могу, конечно, следить за домом, я это так часто делала, на если я займусь и стиркой, и чисткой, буду на посылках и еще готовить, то почувствую себя совсем прислугой, которая отрабатывает кров и хлеб. Бедная родственница. И тогда меня будет очень волновать и тревожить, что случится, если я заболею и не смогу управляться со всем. Ты понимаешь, если бы можно было этого избежать… если бы я была уверена, что я здесь, потому что ты просто этого хочешь… Потом, конечно, в моем возрасте, даже такая здоровая женщина, как я, не может быть столь же полезной, как кто-нибудь помоложе.