Золотой мост
Шрифт:
– А они у нее есть? Ну, оккультные книги?
– Не знаю. У нее так много книг. Она их постоянно покупает, все ей мало, – Филипп удрученно покачал головой: – Я сказал ей, чтобы уничтожила все, что может ей навредить, но она только смеется. Говорит, она, мол, вызывает подозрений в сто раз меньше, чем сам Батист, который по ночам у себя в дальней комнате порой такие зелья смешивает, что без сатаны здесь дело точно не обходится.
– Тут я с ней абсолютно согласна, – подтвердила я. – То, чем этот тип себя опрыскивает, дьявольски воняет. Это почти то же самое, что наносить себе телесные повреждения.
– И правда, – Филипп вздохнул. –
– А может, так и будет. Может, ее ждет невероятный успех.
Филипп покачал головой.
– Она, безусловно, на верном пути. Таланта ей не занимать, и за последний год она свела знакомство со многими очень влиятельными людьми. Но она в некотором роде слишком беспечна, – Филипп снова вздохнул. – И, по-моему, она слишком много пьет.
– Люди искусства, они такие, – утешила его я.
В разговорах мы перешли через мост. На другом берегу Сены тоже сновало много людей, большинство из них были бедно одеты. Время от времени мимо проезжали кареты, в которых сидели разодетые в пух и прах дамы или господа в шляпах с перьями, а несколько раз нам пришлось посторониться, чтобы дать дорогу благородного вида всадникам.
Дома по большей части были в несколько этажей, с фахверковыми [6] фасадами, построенные в одну линию вплотную друг к другу. Между ними попадались, впрочем, и низкие, крытые соломой лачуги, расположенные по квадрату вокруг садов и огородов, как пережиток прошлого. По-сельски смотрелись кое-где пристроенные к домам сараи для лошадей и ослов и загоны для кур, гусей и коз, которых тут тоже разводили.
6
Фахверк – тип строительной конструкции, при которой несущие столбы и балки видны с наружной части дома (прим. ред.).
Вонь, соответственно, стояла невыносимая. Идущие со всех сторон запахи усиливала нараставшая жара. Едкий дым кухонных очагов, вылетавший наружу из дымовых труб и окон, смешивался с отвратительными испарениями отхожих мест и навозных куч. Жутко воняли и гниющие пищевые отходы, что местами валялись прямо у домов, облюбованные жирными мухами. Но в сущий кошмар вонь превратилась, когда мы проходили мимо какого-то обнесенного каменной стеной участка. Мне пришлось прижать к лицу край рукава, иначе меня бы точно вырвало. Филипп тоже заткнул нос платком и ускорил шаг.
– Господи, – я с трудом подавила рвотный позыв. – Это что, живодерня?
– Кладбище. В такую погоду здесь особенно ужасно.
Я посмотрела на него, потрясенная услышанным.
– Разве людей не хоронят, как следует?
– Ну, смотря что понимать под «как следует». К сожалению, в Париже мертвых больше, чем могил. Вот жители и выходят из положения, закапывая тела сразу десятками, а могилу засыпают землей, только когда она заполнится. В основном пристойные похороны не по карману беднякам, их здесь оказывается особенно много. – Он указал на большое мрачное здание. – Вон там, напротив, больница. Они мрут в ней, как мухи, и сразу переходят сюда.
От ужаса я потеряла дар речи, но Филипп еще не закончил свой рассказ.
– Часто при первом же сильном дожде все опять всплывает, к сожалению, это и произошло несколько дней назад.
Я думала, что большего ужаса испытать невозможно, но спустя пару секунд, когда мы проходили мимо открытых ворот, мой взгляд случайно упал на громадные штабеля черепов, и снова пришлось бороться с тошнотой. Теперь я поняла, что Филипп называл «оссуариями».
Я читала в Википедии, что в парижских катакомбах есть гигантское, искусно уложенное ровными слоями собрание человеческих костей, но в этом времени скелеты, похоже, еще хранились на поверхности.
– Далеко еще? – спросила я. В животе опять началось движение. И вернулась уже почти прошедшая головная боль. Мне хотелось только одного: как можно скорее оказаться у Себастьяно.
– Нет, почти пришли.
Быстрым шагом мы пересекли рыночный квартал. Здесь находилось множество открытых прилавков и галерей с расположенными там магазинами. Сутолока царила неописуемая, большего оживления невозможно представить и на воскресном рынке нашего времени. Казалось, за покупками или просто потолкаться сюда пришло пол-Парижа. Зазывалы нахваливали свой товар. Здесь продавалось все – от свежей рыбы и живой птицы, средств для потенции и окрашивания волос до соломенных шляп и деревянных башмаков. На одном прилавке лежала копченая колбаса, на следующем – сковороды и кастрюли, но я видела здесь и клетки с птицами, и писчие перья, гребни и деревянные флейты. Шум стоял невыносимый.
Филипп прокладывал нам путь в толпе, время от времени используя мешок с вещами как буфер. Я шла за ним следом, стараясь не делать глубоких вдохов, ведь и на рынке запахи были специфические.
Чуть позже Филипп остановился, потому что перед нами образовалась пробка. И без того оглушительный шум усилился барабанным боем. Похоже, намечалось что-то интересное. Движимая любопытством, я протиснулась вперед.
Объект всеобщего внимания определить было несложно: через площадь шагал человек в ниспадающем складками красном облачении, с благосклонной улыбкой приветствуя толпу. Перед ним в окружении барабанщиков шел слуга, бросая в толпу монеты, именно поэтому стоящие в первых рядах постоянно кланялись, пинали друг друга и вопили в ликовании.
Вооруженный конвой ограждал человека в красном от толпы, но он, казалось, хотел общаться с народом. Какой-то женщине, опустившейся на краю площади на колени и сложившей ладони для молитвы, он благословляющим жестом возложил руку на голову, а когда другая женщина поднесла к нему младенца, он осенил лоб ребенка крестным знамением.
– Кто это? – поинтересовалась я у Филиппа. Пришлось кричать, иначе в общем гомоне он бы не понял моего вопроса.
– Это кардинал! – прокричал он в ответ.
Кардинал? Я слышала только об одном французском кардинале этого времени.
– Ты хочешь сказать, что это Ришелье? – уточнила я.
Филипп кивнул, и я с каким-то нехорошим предчувствием постаралась вспомнить, что читала о Ришелье. Он был не только священником высокого ранга, но и могущественным государственным деятелем, может, даже могущественнее короля, при котором занимал пост первого министра. Он слыл искушенным интриганом и держал громадную сеть шпионов, работавших на него по всей Европе. В романе «Три мушкетера», основанном якобы на реальных событиях, он изображен ненавистным противником королевы и потому врагом главного героя д’Артаньяна, боготворившего королеву и готового отдать за нее жизнь.