Золотой песок
Шрифт:
Матушка, Ксения Тихоновна, оказалась кругленькой румяной старушкой, хлопотливой, разговорчивой ни минуты не могла усидеть, даже когда стол был накрыт и все готово к ужину. К появлению гостя из Москвы отнеслась без всякого удивления и с такой радостью, что Никите стало неловко.
– Мы скучно живем. Сыновья навещают редко раз в году, а внуки и того реже. Все одни да одни. Приход маленький, иногда служить приходится в пустом храме. Да ты капустки бери, рыбки попробуй. Сама коптила.
Никите пришлось подробно рассказать про своих родителей, про бывшую жену Галину и дочку Машу, и даже объяснить, почему
– Не любили друг друга, женились из-за ребенка, но все равно не получилось семьи.
– Венчались? – сочувственно поинтересовалась матушка.
– Нет.
– Вот потому и не получилось. Венчаться обязательно надо. Так ты о чем писать-то собираешься?
– О бывших лагерях.
– И чего же в них такого интересного? – пожала плечами Ксения Тихоновна. – Тем более в наших местах до сих пор работают заключенные. Он не бывший, лагерь-то, а самый настоящий. Действующий.
– Ну-ка, мать, погляди, картошка у тебя там не горит? – легонько хлопнув ладонью по столу, повысил голос отец Павел. – И заслонку приоткрой, дымит.
– Молчу, молчу, отец, – старушка испуганно зажала рот ладонью и бросилась к печке.
– Вот ведь баба, язык без костей, – проворчал отец Павел, – я тебе, Никита, прямо скажу. В нашу зону не лезь. Целее будешь. Вот, в Помху езжай, там рядом лагерь небольшой, заброшенный. Фотографируй, описывай сколько душе угодно.
– А что у вас? – тихо спросил Никита.
– Тех двоих видел на пристани? Вот такие у нас и хозяйничают. Я же сказал, бандиты, – старик перешел на шепот, перегнулся через стол, – если узнают, что ты из Москвы, да еще писать собираешься, фотографировать, живым отюда не уедешь. И учти, я не пугаю. Как говорю, так и есть. Лицо у тебя хорошее. Не знаю, чего тебе надо на самом деле, может, ты из милиции, из прокуратуры, меня не касается. Ты мне в сыновья годишься по возрасту. И я тебе по-отцовски советую, не суйся туда. Да и не получится. Там охрана, проволока под током.
– Значит, все-таки прииск? – задумчиво произнес Никита. – Золото…
– Какое золото? Нет его давно, – быстро пробормотал старик и перекрестился, – прости, Господи…
– Вы сами были там?
– Не вводи во грех, не могу я врать, – старик поморщился болезненно, – но рассказать тоже не могу. Мне видишь, как рот-то заткнули. Храм отреставриро-вали, денег отвалили и на дом, и на утварь церковную. На, поп, подавись, только молчи. Был я там. Близко, правда, не подходил, но видел их.
– Кого?
– Несчастных этих. Рабов. Вот кого. Вертолет как раз сел, их выводили. Площадка-то не на самом прииске, подальше. Вышли они, смотрю, странные такие, не шабашники, не зеки. Женщины, подростки, мужчин совсем мало. И одеты все хорошо. Очень даже хорошо, по-городскому – Только лица какие-то особенные у них. Знаешь, как будто бесноватые они. Глаза застывшие глядят в одну точку, бледные все. Я смотрю – ну какие из них работники? Хотел даже подойти, тогда еще охраны серьезной не было, только все начиналось, пять лет назад. Я как раз к леснику приехал, к Николаю Царствие ему Небесное. Помирал он, и надо было исповедать, причастить. А домик их стоял совсем близко от вертолетной площадки. Вот я и посмотрел на первых старателей.
Ксения Тихоновна все это время молча возилась у печки, только шумно вздыхала и наконец подала голос.
– Хватит, отец. Может, их ищут, этих страдальцев, а мы молчим с тобой столько лет, греха не боимся. Кто-то ведь должен знать. Вчера Клавдия за хлебом приезжала, говорит, там могилу братскую размыло, вниз по течению. Человек двадцать, не меньше, Царствие Небесное. Они хорошо сохранились, женщины молодые, детки-подростки.
– Клавдия – это лесничиха? – быстро спросил Никита.
– Она самая, – кивнул отец Павел, – домик ей перестроили подальше от площадки, одна там живет.
– Как мне до нее добраться?
– И не вздумай! – старик помотал головой. – А увидит кто?
– Она здесь еще, Клавдия, – пробормотала Ксения Тихоновна, ни на кого не глядя, – у снохи ночует. Завтра на рассвете назад пойдет. Двадцать километров пешком, – мрачно добавил отец Павел, – раньше мерин у нее был, так она на телеге ездила. Теперь издох мерин, ходит пешком. Она привычная, а ты городской, не осилишь.
– Если что, Клавдия скажет, племянник, – прошептала Ксения Тихоновна, – из Синедольска племянник…
Глава 6
– Эй, командир, ты живой, в натуре, или как? – Голос звучал совсем близко, и отдавался в голове тупой болью. Егоров с трудом разлепил веки. Сквозь пелену метели маячили над ним два больших темных пятна.
– Ну ты чего, мужик, в натуре, перебрал, что ли?
Вставай, замерзнешь.
– Я не пил, – хрипло произнес Егоров, – на меня напали.
– Ограбили? Так, может, это, «Скорую» вызвать?
– Не надо. Который час?
– Двенадцать.
– Дня или ночи?
– Ты что, ослеп, что ли, командир? Ночь, в натуре.
Спать пора.
Вдали светились толстые прозрачные колонны-аквариумы, в них плавали, радужно переливались огромные рыбы. Они смотрели прямо на Егорова. Одна выпячивала губу и напоминала Гришку Русова. Другая щурила глаза и была похожа на плосколицего лысого гуру. Иван Павлович попытался встать на ноги, сделал резкое, неловкое движение и тут же обмяк.
– Слышь, командир, живешь-то далеко?
– Не очень.
– Деньги остались какие-нибудь, или все вытащили?
– Не знаю.
– Ну ты даешь, в натуре! Не знает он! Посмотри проверь.
Ему помогли встать. Он нащупал бумажник во внутреннем кармане летческой шинели, вытащил, раскрыл. При зыбком свете далекого фонаря пересчитал несколько купюр.
– А говоришь, ограбили. Бумажник-то на месте. Ладно, давай нам сотню, вон, у тебя там еще два полтинника есть. Один на такси, другой на завтра, чтоб опохмелиться.
Он так и не разглядел их лиц, но понял, что это были мальчишки, не старше восемнадцати. Пьяненькие, веселые, они взяли у него сотню, вывели на дорогу, поймали машину и исчезли в сизой ночной метели.