Золотой плен
Шрифт:
Они молча ехали, и Грегори все время смотрел на Эрин. Он улыбался, но она видела боль в его глазах.
— Мергвин знает, что мы едем, — заверила его Эрин. — Твоя боль скоро утихнет.
Грегори пожал плечами.
— Я беспокоюсь о тебе, Эрин.
Эрин промолчала. Ее чуть не убили сегодня. Она была вовлечена в рукопашную схватку с могучими датчанами. Она уклонилась от страшного удара, но не смогла заставить себя нанести ответный смертельный удар. Подоспел Грегори и спас ее. Она все еще пыталась внушить себе, что могла бы убить, хотя бы ради спасения своей жизни. Но у нее не было достаточно мужества
— Грегори, — сказала она, наконец, — пожалуйста, не волнуйся за меня. Если я окажусь в подобной ситуации одна и помощи ждать будет неоткуда, я смогу постоять за себя.
Грегори попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
— Я молюсь, кузина, чтобы ты больше никогда не надевала свое золотое облачение.
На протяжении остального пути они молчали. Как Эрин и предчувствовала, Мергвин ждал их. Он позаботился о Грегори, накормил их и дал отдохнуть. Он не выказывал им свое неудовольствие. Он просто поглаживал длинную бороду, и его глаза ничего не выражали.
Они провели ночь в лесной хижине. Эрин спала так сладко, как спят только очень маленькие дети. Она была почти что веселой утром, когда проснулась, как будто снова стала девочкой, которую Мергвин учил слушать ветер и которая восхищалась при виде радуги. В хижине Мергвина царил дух доброты и спокойствия, в ней было безопасно. Эрин шутила со стариком, пока тот готовил копченую рыбу на завтрак. Но даже ее кокетство не могло отвлечь его от своих мыслей.
Они с Грегори уехали после завтрака. Эрин с улыбкой обернулась, чтобы помахать рукой, и вдруг ее лицо омрачилось от неожиданности. Она чуть было не попросила Грегори обернуться тоже и посмотреть на друида, но ее кузен буквально падал с лошади, и его лицо было усталым и раздраженным.
Она вдруг задрожала, не в силах забыть взгляд Мергвина. Его глаза смотрели на нее так печально, в них было столько жалости! На нее никто никогда так не смотрел. Они добрались до Тары без приключений. Грегори остался еще на один день, а затем вернулся обратно на поле сражения. Эрин принялась опять за свои домашние обязанности. Вечера она проводила с сестрами, и хотя даже Брайд была радостной с тех пор как узнала, что ирландцы оттеснили норвежцев к Дублину, Эрин быстро обнаружила, что ее опять затягивает водоворот мрачных размышлений и воспоминаний. Она предавалась мечтам лишь вдали от дома, когда пасла гусей или овец.
К счастью, она не знала, что ее мечтам, отраде ее существования, не суждено сбыться и что все обернется совсем иначе.
ГЛАВА 8
Аэд Финнлайт стоял усталый у высокого дерева и смотрел на укрепления Дублина, сделанные из камня и извести. Его вожди похвалялись успехами дня. Он слышал их гордые голоса у костра.
Аэд не считал этот день победным. Зеленые холмы Ирландии обильно пропитались кровью ее сыновей. Люди, с которыми он ужинал накануне вечером, были изувечены до неузнаваемости. Даже ночное небо, казалось, отражало мрачную картину смерти, сменив свой цвет на зловеще-малиновый.
Он закрыл глаза, почувствовав боль. Ему хотелось рыдать от осознания бессмысленности человеческой жизни, и ирландской, и норвежской. Большинство убитых — молодые люди, красивые, юные,
« Бог одурачил нас всех!» — зло подумал он. И в порыве злости он ругал своих воинов, забыв о том, какого труда ему стоило сплотить их. Они росли во времена постоянной угрозы нападения со стороны викингов, они привыкли к сражениям. Сегодня они встретились с норвежцами и, хотя называли себя порядочными христианами, все же оказались кровожадными убийцами. Интересно, как скоро короли снова начнут воевать между собой после отражения викингов?
« Может, мы стоим друг друга, — прошептал он громко. — И, возможно, нам никогда не удастся освободиться от викингов, — думал он, упав духом. — Олаф так ловко провел нас «.
Белый Олаф. Аэд видел его снова сегодня, впереди своего войска, с высоко поднятым тяжелым мечом, на великолепном черном жеребце. Он издавал страшный боевой клич, такой жуткий, какого Аэд никогда не слышал, и, восседая на коне, представлял такое потрясающее зрелище, как ни один викинг до него.
Он был не такой, как все. Это подтвердили вчерашние события. Да, Олаф был другой-молодой, сильный, крепкий, как могучий дуб, и такой же высокий и властный. Одного появления над холмом его золотистой головы было достаточно, чтобы вселить ужас в сердца многих смельчаков. Он сражался только с воинами и не трогал женщин и детей. Он был воином, страшным в битве, но не палачом.
Небо потихоньку теряло малиновую окраску, но это не делало картину дня менее мрачной. Костры разгорались под порывами ночного ветра, и, казалось, огонь о чем-то предупреждал.
Раздраженно Аэд отбросил шлем в сторону и пытался освободиться от сковывающей его кольчуги. Многие ирландские воины сражались в одних лишь кожаных рубахах и пали, сраженные сталью.
Он сел на бревно и внезапно почувствовал себя очень старым, слишком старым, чтобы жить. Его седеющие волосы и борода были лишь внешним признаком старости: старость вкралась в его кости и в его сознание.
Ирландцы хотят, чтобы он попытался взять город. Возможно, он и сделает это. Почему он не должен этого делать? Да потому что не сможет победить. Он понимал, что Олаф ждет этой атаки и наблюдает за действиями Аэда с любопытством. И еще потому, что если была хоть какая-то надежда на сохранение жизней и мира — оправдается она или нет, зависело только от Волка. Он был другой. Дикий варвар с севера, да. Но какой-то цивилизованный. В противоположность Фриггиду Кривоногому, Олаф был более утонченным человеком. Ходили слухи, что он перенял многие ирландские обычаи, включая ежедневное мытье. Он был созидатель и мечтатель. Он уже возвел себе каменный замок внутри стен, и Аэд слышал, что в Дублине вода подавалась прямо в дома по трубам.
Ужасный крик смертельно раненого воина чуть не разорвал барабанные перепонки Аэда, подобно сильно брошенному копью. Он стиснул зубы и зажал уши кулаками, чтобы не слышать пронзительных воплей умирающего. И тут Аэд Финнлайт, Верховный король Тары, человек, который собрал все силы страны для борьбы с общим врагом, зарыдал. Слезы не касались его обветрившегося лица уже сорок лет, и теперь они омывали его бронзовые щетинистые щеки. На мгновение у него защемило сердце. Он оплакивал прекрасных сыновей земли, превратившихся в груду искалеченных тел.