Золотой плен
Шрифт:
«Это очень странно», — подумал он мрачно. Он сторонился ее весь день. Ночью он спал рядом, нежно держа ее, что было поразительно, и он был доволен, хотя его плоть кричала, что ей необходимо большее, чем умиротворение. Он хотел подождать благоприятного времени. Она была как мед, который он однажды отхлебнул и нашел его превосходным; он не мог успокоиться. Она носила его ребенка, и он должен охладить свой пыл ради этого ребенка.
И хотя дни ознаменовались установлением странного мира и согласия между ними, нельзя было сказать, что напряжение исчезло. Олаф
— Ты видел королеву? — спросил Олаф у Рига. Риг покачал головой, его сердце ликовало от похвалы Олафа.
— Может быть, она в кухне, мой лорд, — отозвался Риг рассеянно, представляя младенца, спящего в его колыбельке. — Или, может, в солнечных покоях беседует с женщинами.
— Хм-м-м. — пробормотал Олаф раздраженно. Он пошел к двери и повернулся к Ригу, прежде чем выйти.
— Отнеси колыбельку в нашу комнату, Риг, и поставь перед очагом, чтобы Эрин сразу увидела ее. Я пойду поищу королеву.
— Да, мой лорд! — сказал Риг, неуклюже приседая.
Олаф пронесся через большую залу и кухню, где узнал от Фрейды, что Эрин куда-то ушла. Он проверил солнечные покои, но счастливая Мойра, сидевшая там с младенцем на руках, ответила то же самое. Взволнованный, он пошел обратно, вниз, в большую залу, где Эрик затачивал свой меч. Он удивленно взглянул на Олафа.
— Ты что-то потерял, брат?
— Да, мою жену, — ответил угрюмо Олаф. Он заметил самодовольную улыбку на лице Эрика. — Не знаешь ли ты, брат, совершенно случайно, где она может быть?
— О, да, — ответил Эрик, его глаза опустились на лезвие меча. — Те, кто заботится о ее благе, должны знать ее привычки. На твоем месте, Волк, я бы поискал ее около моря.
— Около моря! — прогремел Олаф. — Скалы так далеко. Я строго приказал не ездить…
Эрик, наконец, оторвался от своего занятия.
— А она и не поехала. Она отправилась пешком.
Разразившись проклятиями, Олаф ринулся к двери, не обращая внимания на раздавшийся ему вслед оглушительный смех Эрика. В мгновение ока он оседлал могучего черного жеребца и быстро поскакал вниз по тропе, ведущей к скалам. Он не замедлил темпа, пока не увидел ее, и тогда Олаф остановился, наблюдая.
Сейчас она произвела на него еще большее впечатление, чем тогда, когда он приехал полгода назад, чтобы увезти ее домой, гордую и прекрасную, соединившую в своей Душе морскую бурю и бесконечную красоту небес. В тот далекий день шел дождь, и они переждали его в пещере. Может, там все и началось.
Он спешился и медленно подошел к жене, понимая, что она слышит его. Нежно опустил руки на ее плечи, низко наклонил голову и прошептал:
— Ты
— Я не рискую нашим ребенком, мой лорд. Я молода и здорова. Замужние женщины в зале сказали мне, что все идет хорошо.
Олаф нахмурился, услышав тоску в ее голосе. Он повернул ее лицом к себе, и его взгляд стал еще более мрачным, когда он увидел ее расстроенное лицо.
— Почему ты смотришь так печально? — спросил он резко. — У тебя нет причин так выглядеть.
Она улыбнулась, но взгляд оставался грустным.
— Неужели, мой лорд? Я думала о днях, месяцах, годах, которые придут, которые когда-нибудь лягут на меня тяжелым бременем. Мы еще молоды, Норвежский Волк, что ждет нас впереди? Я устала. По правде, я устала от того, что все время осторожна с тобой, от того, что ты нарек меня предательницей.
Олаф выпрямился.
— Я никогда не хотел называть тебя предательницей, Эрин. Я был вынужден сделать это, когда увидел твои изумрудные глаза под золотым забралом. Я бы с удовольствием выслушал доказательства того, что ты не намеревалась поднимать меч на меня и моих людей.
Эрин опустила голову и подавила рыдания, которые были готовы вырваться наружу.
— Увы, мой лорд, нет никакого доказательства, кроме того, что находится в моем сердце, и все же мой кузен Грегори поверил мне, так же как и брат Брайс.
— Возможно, — сказал поспешно Олаф, — потому что никто не слышал, как ты свирепо угрожала.
— Нет, мой лорд, это, скорее всего, потому, что они любят меня и доверяют мне.
Олаф заколебался, его указательный палец дотронулся до подбородка Эрин.
— Ты просишь меня отдать тебе мою любовь и доверять тебе, Эрин?
Он не дождался ответа. Эрин вдруг тяжело задышала и стала медленно опускаться на землю. Олаф, обеспокоено, силился удержать ее, обняв за плечи.
— Эрин? Что с тобой?
— Я… я думаю, это ребенок, — выдохнула Эрин, сраженная резкой болью. Она ощущала легкие схватки все утро, но не придала этому значения, ребенку было еще слишком рано рождаться.
— Нет, ирландка, не может быть…
— Ох! — закричала она, испуганная потоком теплой жидкости, намочившей ее юбку. Эрин бросило в дрожь, у нее застучали зубы. Пронизывающий ветер сбивал с ног.
— Эрин?
— Олаф… это… это ребенок!
Паника охватила ее, когда он наклонился, чтобы взять ее на руки.
— Нет, Олаф, — возразила она, не понимая, что говорит. — Я… мокрая.
Его не беспокоили ее слова, и он твердо зашагал к лошади. Не переставая дрожать, она снова запротестовала.
— Ты сказал, что я не должна близко подходить к лошади…
— Эрин! — выкрикнул он раздраженно. — Ради Бога, помолчи!
Он аккуратно посадил ее на лошадь, затем быстро вскочил сам. — Я не хочу, чтобы наш ребенок родился на покрытой инеем траве.
Она больше не делала попыток заговорить, он крепко держал ее, чтобы она не упала, и подгонял лошадь. Эрин, съежившись, прижималась к нему, все еще не в состоянии остановить дрожь.