Золотой плен
Шрифт:
В сосновой роще он удобно усадил ее. Эрин пошатывалась, и пока она не обрела равновесие, он держал ее, внимательно рассматривая ее испачканное в саже лицо.
— Кажется, ты серьезно не пострадала, — сказал он. Потом, к ужасу Эрин, он отпустил ее, отвернулся и зашагал обратно к жеребцу.
Какое-то время она смотрела мужу вслед, ее сердце, казалось, замерзло от зимнего воздуха. Нет, она не могла позволить ему уйти. Она должна окликнуть его. Эрин осталась жива, и теперь она знала, какой хрупкий и нежный подарок — жизнь. Ее руки протянулись к нему, дрожа, как листья
Он видел ее простертые руки, видел слезы, которые текли тихими ручейками по ее щекам, смывая грязь и сажу.
— Я… люблю… тебя, — прошептала Эрин. Слова были сказаны одними губами, и все же он слышал их. — Я знаю, что ты всегда будешь любить Гренилде, и я хочу только того, что ты можешь мне дать…
У Олафа вырвался крик и двумя большими шагами он подошел к ней, заключил ее в свои объятия, лаская и гладя нежно, держа ее так, будто она была цветком, хрупким и нежным под его касаниями.
— Эрин…
Казалось, ветер подхватил его шепот, и она закрыла глаза, дрожа от счастья в его объятиях. Время шло, но не могло завладеть ими, пока они стояли, чувствуя, что их любовь дала им новые силы, наполняя своей теплотой.
Олаф отступил, и Эрин увидела, что слезы, словно бриллианты, сверкали в его глазах. Его губы снова на короткое мгновение припали к ее губам так нежно и легко, как крылья бабочки. Потом он внимательно посмотрел на нее, откинув назад ее волосы, уверившись, что она не ушиблась и ничего не повредила.
Казалось, сердце Эрин билось в ее горле, когда она, задыхаясь от волнения, попыталась заговорить.
— Я никогда не предавала тебя, мой лорд… никогда. Это Фриггид сбил меня с пути в тот день, когда мы встретились с оружием в руках на скалах. — Слезы капали на ее щеки, когда она добавила с горечью и болью:
— — Фриггид мертв сейчас, и он не может подтвердить мои слова. Я по-прежнему не имею доказательств… но я никогда не думала предавать. Я хотела только спасти нашего сына, так как он часть тебя, и его потерю я бы не вынесла.
— Тихо, моя любовь, тихо, — шептал Олаф, сильнее прижимая ее к себе. — Я знаю…
— Я никогда не думала делать этого, Олаф, я презираю датчан, и я была напугана. Но Фриггид хотел убить тебя, он бы зарезал Лейта на твоих глазах и потом бы убил тебя.
— Тихо, — прошептал снова Олаф и сжал ее еще крепче, еще нежнее, защищая от холодного ветра. Под дуновениями свежего ветра Эрин наслаждалась его объятиями и, наконец, заговорила снова.
— Ты веришь мне, мой лорд? — прошептала она, у нее опять перехватило горло.
— Да, ирландка.
— Но у меня нет доказательств…
— Я люблю тебя, ирландка, — прервал он ее нежно, — и поэтому я боялся судить… пристрастно.
— Скажи мне это еще, мой лорд.
— Я боялся поверить, поверить словам женщины, которые могли оказаться не правдой.
— Нет, мой лорд! — возразила Эрин, отпрянув от него. — Не то! Скажи
Он улыбнулся, в нежном изгибе его губ сияло солнце.
— Я люблю тебя, ирландка. Уже давно. Но было очень трудно любить разъяренную фурию, ненавидящую викинга.
— О, Олаф! — шептала Эрин, опять придвинувшись ближе, чтобы прислониться щекой к его груди. Кольчуга была холодной и жесткой, и она ощущала это своей нежной кожей, но даже через кольчугу Эрин могла чувствовать тепло его тела и биение сердца. — Я так боялась… и это правда, я не хотела любить викинга, но это случилось, мой лорд, я полюбила Волка…
В глазах Эрин стояла боль. Она снова пыталась заговорить, но он перебил ее.
— Эрин, в моем сердце и в моей памяти всегда останется любовь к Гренилде, но эта любовь подобна той, что ты испытываешь к своему погибшему брату. Это не имеет ничего общего с любовью, которую я испытываю к тебе. Ты наполнила собою мою жизнь и мое сердце, моя изумрудная красавица. Ты очаровала меня с первого взгляда, задолго до того, как я понял, что ты взяла мое сердце своими хрупкими руками. Ты околдовала меня своим совершенством, и я уже не мог прикоснуться к другой женщине. Но ты презирала меня так сильно и так ясно давала это понять.
— Так ясно давала понять! — воскликнула Эрин, слабо улыбаясь сквозь слезы, которые по-прежнему застилали ей глаза. — С таким трудом давала понять, мой лорд! К моему стыду, я была как мягкая глина в твоих руках, я жаждала их касаний. — Она остановилась на мгновение, ее губы дрожали, и в ее голосе слышался трепет.
— Моя ирландка, никогда, никогда с той минуты, как ты произнесла мое имя, с той минуты, когда я смог поверить, что ты можешь полюбить викинга, и из всех викингов — Норвежского Волка, я не переставал любить тебя. — Он усмехнулся. — Викинги горды, моя любовь, как и ирландские принцессы.
Нежный смех пронесся в воздухе как мелодия, которая была прекрасной песней изумрудной Ирландии. Теплота этой мелодии наполнила Олафа, и он смотрел на свою принцессу с величайшей нежностью, заметив, что боль постепенно исчезала из ее глаз, и они обрели привычное выражение.
Исцеление, наконец, началось; они избавились от прошлого и похоронили страдания. Была зима, а впереди — весна и еще много счастливых цветущих весен.
Олаф поцеловал ее в лоб.
— Пошли, моя любовь. Твой отец безумно хочет видеть тебя. И Грегори, и Брайс…
— И Лейт! — перебила Эрин. — О, Олаф! Я так скучала по нему. Я ужасно хочу увидеть его. Взять его…
— О нашем сыне хорошо заботятся самые добрые руки, — сказал Олаф тихо. — Но нам предстоит долгая дорога домой, и пора отправляться.
Он взял жену на руки и посадил на могучего черного коня, потом легко вспрыгнул сам. Они молчали, пока ехали к лагерю, они были счастливы. Эрин улыбалась, прильнув к его широкой груди и сильным рукам, мечтая о своем.
Олаф не упал на колени, не умолял ее о прощении. Но это было не важно, так как он признался в своей любви гораздо красноречивее, чем она могла ожидать. Он был Норвежским Волком и Волком из Дублина, думала она гордо.