Золотой шут

Хобб Робин

На сегодняшнее торжество леди Пейшенс надела рубины, которые ей когда-то подарил мой отец, те самые, что она продала, чтобы облегчить страдания жителей Бакка. Она украсила свои седеющие волосы венком из живых цветов – традиция столь же устаревшая, как и ее платье, но эксцентричность леди Пейшенс была мила моему сердцу и вызвала теплые воспоминания. Мне вдруг ужасно захотелось подойти к ней, опуститься на колени около кресла и поблагодарить за все, что она для меня сделала не только при моей жизни, но и когда считала умершим. В каком-то смысле это было эгоистичное желание, и я заставил себя отвернуться. И тут меня ждало второе потрясение за один вечер.

Фрейлины и

горничные Кетриккен сидели отдельно, рядом с высоким столом королевы. Таким способом она показывала, что титулы для нее не имеют никакого значения. Кое-кого из ее дам я узнал: леди Хоуп и леди Модести были компаньонками Кетриккен, когда я жил в замке. Я порадовался тому, что они так и остались рядом с ней. Мне удалось вспомнить имя еще одной дамы – леди Вайтхарт. Остальные показалась мне совсем молодыми, видимо, когда я служил моей королеве, они были еще детьми. Но одна из них вызвала у меня какие-то смутные воспоминания, и я подумал, что, возможно, знал ее мать. А потом она повернулась и кивнула кому-то. Этот особенный, только ей присущий кивок я узнал – то была Розмари.

Пухленькая девочка превратилась в пышную женщину. Когда я ее знал, Розмари была маленькой горничной Кетриккен, вечно ходила за ней по пятам, всегда была рядом – тихий, ласковый ребенок. Она частенько засыпала у ног Кетриккен, когда мы с ней о чем-нибудь разговаривали. То есть нам тогда так казалось. На самом же деле Розмари шпионила за Кетриккен по поручению Регала. Она не только докладывала ему обо всем, что происходило в покоях королевы, но и помогла ему устроить покушение на ее жизнь. Мне ни разу не удалось поймать Розмари на месте преступления, но в конце концов мы с Чейдом решили, что именно ее Регал подослал к Кетриккен. Чейд знал. Кетриккен знала. Как могло получиться, что она все еще жива, смеется, сидит за столом неподалеку от королевы, вот подняла свой бокал, чтобы выпить за Кетриккен? Я отвел глаза и попытался укротить ярость, вспыхнувшую в моей груди.

Некоторое время я смотрел себе под ноги, стараясь успокоиться и дышать ровно, прогоняя краску гнева, залившую мои щеки.

Что-то не так?

Словно упавшая на дорогу монета, у меня в мозгу мелькнула мысль. Я поднял глаза и увидел, что принц Дьютифул с беспокойством смотрит на меня. Я пожал плечами, затем поправил воротник, как будто он оказался слишком тугим и мешал мне дышать. Я не стал отвечать принцу при помощи Скилла. Меня обеспокоило, что он сумел добраться до меня, миновав мои защитные стены. А еще больше мне не понравилось, что он при помощи Уита отправил мне мысль, сформированную Скиллом. Я не хотел, чтобы он пользовался Уитом, и тем более смешивал оба вида магии. У него могут образоваться привычки, с которыми потом будет невозможно расстаться. Я немного подождал, затем встретил его обеспокоенный взгляд, едва заметно улыбнулся и быстро отвернулся. Он неохотно последовал моему примеру. В мои планы не входило, чтобы кто-нибудь заметил, как мы переглядываемся, и начал спрашивать себя, почему принц Дьютифул обменивается многозначительными взглядами с простым слугой.

Ужин был великолепным и очень долгим, однако я обратил внимание, что ни Дьютифул, ни Эллиана почти не притронулись к еде. А вот Аркон Бладблейд пил и ел за троих. Наблюдая за ним, я решил, что он сильный человек, неглупый, но не дипломат и не политик, устроивший этот брак. Он откровенно демонстрировал, что ему нравится Кетриккен – наверное, по обычаям Внешних островов, это должно было ей польстить. Поглядывая на высокий стол, я видел, что королева держится с ним неизменно вежливо, но предпочитает разговаривать с нарческой.

Девушка

отвечала ей коротко, но с приятной улыбкой. Она вела себя скорее сдержанно, чем холодно. И вскоре я заметил, что дядюшка Пиоттр начал понемногу оттаивать, возможно, против собственной воли. Наверняка Чейд объяснил королеве, что с нашей стороны будет разумно как можно больше внимания уделить нарческе и брату ее матери. И, очевидно, Пиоттр это почувствовал: теперь всякий раз он добавлял собственные комментарии к словам Эллианы, и вскоре они с Кетриккен вступили в оживленную беседу через голову девушки.

В глазах Кетриккен появилось восхищение, и она с искренним интересом слушала Пиоттра. У меня сложилось впечатление, что Эллиана с облегчением позволила себе немного расслабиться. Она даже начала есть, время от времени кивая, чтобы поддержать разговор.

Дьютифул, в силу своего прекрасного воспитания, решил, что должен занять беседой Аркона Бладблейда. Казалось, мальчик обладает поразительной способностью задавать болтливому Бладблейду вопросы, которые требовали длинных, подробных ответов. Я решил, что тот рассказывает Дьютифулу о своих охотничьих и военных подвигах. Юный принц сидел с исключительно заинтересованным видом, кивал и смеялся в нужных местах.

Чейд встретился со мной глазами всего один раз, я показал ему на Розмари и нахмурился. Но когда я снова взглянул в его сторону, чтобы посмотреть, как он отреагировал, я обнаружил, что он снова вернулся к беседе с дамой, сидевшей слева от него. Я выругался про себя, но знал, что позже он мне все объяснит.

По мере того как ужин близился к концу, я почувствовал, как нарастает напряжение Дьютифула, который частенько не к месту улыбался. Когда королева махнула рукой менестрелю и тот призвал гостей к тишине, я увидел, что Дьютифул на мгновение закрыл глаза, словно готовился к трудному испытанию. Я перевел взгляд на Эллиану – девушка облизнула губы, а потом сжала зубы, скорее всего, чтобы унять дрожь. Мне показалось, что Пиоттр взял ее за руку под столом. В конце концов она вздохнула и выпрямилась в своем кресле.

Церемония была совсем простой. Меня гораздо больше интересовали лица тех, кто на ней присутствовал. Все подошли к высокому помосту, и Кетриккен встала рядом с Дьютифулом, а Аркон со своей дочерью. Пиоттр, не дожидаясь приглашения, замер у нее за спиной. Когда Аркон вложил руку Эллианы в руку королевы, я заметил, что герцогиня Фейт из Бернса прищурилась и поджала губы. Наверное, в Бернсе еще не забыли, как сильно они пострадали от нашествия красных кораблей. Герцог же и герцогиня Тилта обменялись взглядами и улыбнулись друг другу – видимо, вспомнили собственную помолвку. На лице юного Сивила Брезинги мелькнула зависть, но он тут же отвернулся от помоста, как будто был не в силах выносить это зрелище. Я не заметил злобы в глазах тех, кто смотрел на будущих супругов, хотя кое у кого явно имелись собственные соображения по поводу будущего союза.

Руки Дьютифула и Эллианы еще не были соединены – рука Эллианы лежала в руке Кетриккен, а Дьютифул и Аркон держали друг друга за запястья в древнем жесте воинского приветствия. Аркон расхохотался, увидев свою лапищу на тонком запястье юноши, и тот весело улыбнулся в ответ, и даже приподнял ее повыше, чтобы показать всем. Островитяне, видимо, решили, что это проявление характера молодого человека, и принялись колотить кулаками по столу. Едва заметная улыбка тронула уголки Пиоттра. Может быть, потому что браслет, который Аркон надел Дьютифулу, украшало изображение кабана, а не нарваля? А если принц связывает себя клятвой с кланом, не имеющим никаких прав на нарческу?