Золотой скорпион
Шрифт:
Мне показалось, что он рассматривал меня бесконечно долго. Я не смела на него взглянуть, но чувствовала, как меня обжигает его пристальный взгляд. Затем он начал говорить по-французски, совершенно без акцента.
Он сказал мне в нескольких словах, что моя праздная жизнь закончилась и что скоро начнется новая жизнь, полная деятельности в различных частях света. Он говорил совершенно бесстрастно, в его металлическом голосе не было ни суровости, ни любезности, по его манере речи нельзя было судить о том, как он относится к тому, что говорит. Когда он в конце концов замолчал, он ударил в гонг, который
Фо Хи отдал ему короткое приказание на индустани, и несколько мгновений спустя в комнату не торопясь вошел еще один китаец.
Мёска сделала паузу, словно собираясь с мыслями, но почти сразу же продолжила:
— На нем была одежда желтого цвета, а на голове маленькая черная шапочка. Я никогда не забуду его лицо с удивительно злым выражением; боюсь, что вы подумаете, что я преувеличиваю, но его глаза были такими же зелеными, как изумруды! Он пристально на меня посмотрел.
— Это, — сказал Фо Хи, — Мёска.
Вошедший китаец, не отводя от меня своих ужасных глаз, сказал: «Вы сделали хороший выбор», повернулся и медленно вышел.
Я благодарю Бога, что я никогда с тех пор с ним не встречалась; мне часто потом снилось его страшное лицо. Но позднее я узнала, что он — самый опасный человек в мире после Фо Хи. Он изобрел страшные вещи: яды и приборы, которые я не могу описать, так как никогда их не видела, но я видела… результат их действия.
Она сделала паузу, проникнувшись ужасом от своих воспоминаний.
— Как звали этого второго китайца? — спросил Стюарт горячо.
— Я скажу все, что могу, все, что осмелюсь; а чего не говорю вам, то я не смею, и это как раз одна из таких вещей. Он — китайский ученый, и я слышала, что он — величайший гений во всем мире, но большего я сказать не могу.
— Этот человек все еще жив?
— Я не знаю. Если он жив, то он в Китае, в каком-нибудь секретном дворце в провинции Хэнань, откуда осуществляется руководство так называемого «Великого ордена». Я там никогда не была, но я знаю, что там есть и европейцы.
— Что! Они работают на этих дьяволов!
— Бесполезно меня спрашивать! О, конечно, я сказала бы вам, если бы могла, но я не могу! Позвольте мне продолжать начиная с того момента, когда я увидела Фо Хи в Каире.
Он сказал мне, что я — член организации, возникшей в древности, которая поставила своей целью управлять человечеством. Наш великий век они называют веком своего триумфа. То, чего им недоставало для полного успеха, было получено тем страшным человеком, который вошел в комнату и выразил свое одобрение мною.
В течение нескольких лет они тайно работали как в Европе, так и в Азии. Я узнала, что они приобрели много ценной информации определенного рода через целую сеть притонов курильщиков опиума, имеющихся во всех основных столицах мира и управляемых Фо Хи и его многочисленными китайскими помощниками. Фо Хи в основном живет в Китае, но в случае необходимости посещает Европу. Другой китаец, этот дьявол в черной шапочке, отвечает за руководство этими заведениями в Европе.
— Во время того разговора, — прервал ее Стюарт, забыв о том, что Мёска предупредила его о бесполезности задавать вопросы, — и при других встречах, которые должны были у вас быть с Фо Хи, вам никогда
— Никогда! Никто никогда не видел его лица! Я знаю, что у него блестящие глаза, неестественного желтого цвета, но я не узнала бы его, если бы увидела вдруг без маски. Если, правда, не учитывать того ощущения, которое охватывает меня в его присутствии. Но я должна торопиться. Если вы меня еще раз прервете, то мне не хватит времени.
С того памятного дня в Каире все изменилось; началась жизнь, полная приключений! Не стану отрицать, что я пришла сюда, чтобы исповедаться. Я ездила в Нью-Йорк, Лондон, Париж, Белград — я объездила весь мир. У меня были прекрасные платья, драгоценности, восхищение окружающих, что так необходимо женщине! И несмотря на все это, я вела жизнь затворницы, ни одна монахиня не жила так одиноко.
Я вижу в ваших глазах вопрос, почему я так поступаю, почему я заманиваю мужчин в когти Фо Хи. Я не могла вести себя иначе: когда я терпела неудачу, меня наказывали.
Стюарт отпрянул от нее.
— Вы признаетесь. — сказал он хрипло, — что завлекали мужчин на их погибель?
— О нет! — прошептала она, испуганно оглядываясь по сторонам. — Никогда! Никогда! Клянусь в этом — никогда!
— Итак, — он пристально и решительно на нее посмотрел, — я вас не понимаю.
— Я не осмеливаюсь объяснить яснее, я не осмеливаюсь! Но поверьте мне! Если бы вы знали, чем я рискую, если скажу вам больше, вы были бы милосерднее. Невозможно описать тот ужас, который выпадет на мою долю, — она задрожала, — если у него возникнут подозрения! Вы думаете, что я молода и полна жизни и передо мной открыт весь мир. Вы не знаете, что я уже почти мертва! О! Мне пришлось так много пережить. Я танцевала в парижском театре и продавала цветы в Риме, у меня была своя ложа в опере, и я набивала трубки курильщикам опиума в Сан-Франциско! Но никогда, никогда я не завлекала мужчин на их погибель. И ни один из них, от первого до последнего, не целовал даже кончиков моих пальцев!
По первому слову, по первому знаку я должна была ехать из Монте-Карло в Буэнос-Айрес, еще один знак — и я направлялась в Токио! Чанда Лал стерег меня так, как стерегут женщин только на Востоке. Однако в этом неблагодарном деле он всегда пытался быть мне другом, он всегда был мне предан. Но несколько раз он очень меня пугал, я знаю, что у него на уме! Но я не могу вам сказать. Поймите! Чанда Лал всегда был неподалеку, чтобы услышать звук вот этого свистка, — она достала из кармашка маленький серебряный свисток, — начиная с того дня, когда он вошел в дом работорговца в Мекке, исключая…
Внезапно волна восхитительного румянца залила ее лицо, она быстро опустила глаза и убрала маленький свисток. Непослушное сердце Стюарта бешено забилось, именно оно заставляло его поверить в эту почти невероятную историю; эта сладостная краска стыда не могла быть ни уловкой, ни игрой.
— Вы считаете, что я не в своем уме, — сказал он жестко низким голосом. — Вы говорите мне так много и так же много утаиваете, что еще больше сбивает меня с толку. Я могу понять вашу беспомощность на Востоке, но почему вы исполняете приказания этого чудовища, прячущего свое лицо под покрывалом, в Лондоне, Нью-Йорке, Париже?