Золотой сокол
Шрифт:
— Значит, земледельцы в вашей стране платят дань царю и знатным людям? — спрашивал он, а Зимобор отчаянно пытался вспомнить нужные слова. Иногда он путался, принимая имена древних князей за само слово «князь», но Никтополион, к счастью, был образованным человеком и догадывался, что он имеет в виду. За время долгого путешествия по Днепру и Волхову он набрался кое-каких славянских слов, так что худо-бедно объясниться было можно.
— Да, — охотно объяснял Бранеслав. — Каждый бонд платит своему хевдингу десятую часть своих доходов ежегодно. А когда конунг приезжает собирать дань, то ему каждый мужчина отдает барана или его стоимость в тех товарах, которыми располагает, — рыбой, шкурами, маслом,
— Выходит, что земледелец платит двоим, а царь получает с двоих?
— Да. А хевдинг с одного получает и одному платит, но ведь потому Хеймдалль и поставил ярла между бондом и конунгом [43] .
— А как же боги? От кого средства получают храмы? Их выделяет царь?
— Нашим храмам не нужны особые средства. Никто не живет в них постоянно, каждый сам приносит те жертвы, какие считает нужными.
— Но ведь нужно уметь это делать.
— Разумеется. Знатного человека этому учат.
43
Имеется в виду миф, согласно которому бог Хеймдалль обошел некогда человеческие жилища и дал начало всем сословиям.
Назавтра цареградец все увидел сам — и большое святилище Бирки, деревянный храм, украшенный искусной резьбой, и каменные жертвенники перед деревянными идолами богов с тяжелыми бронзовыми гривнами на шеях. Неудивительно, что вид у гостя был подавленный и встревоженный: мощные, грубоватые, но от этого еще более впечатляющие изваяния возвышались над жалкой человеческой толпой, словно бы держали на себе небо и властвовали над землей.
Бранеслав сам принес жертву: сперва оглушил черного бычка особым каменным молотом, потом бронзовым ножом перерезал ему горло, потом окропил кровью, собранной в особые жертвенные чаши, идолы богов, землю святилища и свою дружину. Никтополион вздрогнул, когда капли еще теплой крови упали на его лицо, хотел даже прикрыться, но понял, что этого делать не следует, и сдержался. Черного барашка, приведенного слугами цареградца, тоже принес в жертву сам Бранеслав. Он предлагал, было, бронзовый нож Никтополиону, но тот в ужасе отшатнулся, а Бранеслав никогда не уклонялся ни от одной обязанности знатного человека.
Туши разделали, головы, шкуры и внутренности оставили на жертвенниках, а остальное забрали в усадьбу. Огромные куски мяса обжаривали над очагами, а потом раздавали присутствующим, начав, разумеется, с хозяина и самых знатных его гостей.
— Но как же мы будем есть то, что пожертвовано богам! — Потрясенный цареградец никак не желал взять предложенный ему кусок. — Ведь это же пожертвовано!
— Вот чудак! — Бранеслав, уже немного захмелевший от крови, от упоения близостью к богам, которое он всегда ощущал во время жертвоприношения, от пива и греческого вина, только смеялся. — Но ведь боги получили дух жертвы! А мясо мы можем съесть, они не обидятся, уверяю тебя. Мы потом сожжем на жертвеннике кости, как сожгли шкуры и внутренности, а там, в Асгарде, Тор коснется их молотом, и животные снова станут целыми и даже живыми! А мы разделяем трапезу с богами и тем самым поддерживаем связь с ними. Неужели ваши боги даже такой малости не могут?
— Нет. — Никтополион покачал головой и на мясо смотрел по-прежнему с сомнением. — Наши боги требовали лучшие мясные части туши. Но ты знаешь, базилевс, — он
— Ну, тогда он едва ли что может. — Бранеслав отмахнулся. Он все сильнее хмелел, и беседа стала ему надоедать. — Эй, Асмунд, пьяный ты тролль! Хринг, отбери у него ковшик и найди его арфу. Пусть сыграет что-нибудь такое... звучное и по-настоящему возвышенное! Давайте споем о битве у Готланда!
Дружина радостно загомонила: битва у Готланда уже лет пять или шесть была предметом их неувядающей гордости. А Никтополион шептал в ухо Зимобору, который по привычке продолжал его слушать, хотя переводить уже не требовалось:
— Учение Христа все шире распространяется по миру и просвещает множество языческих народов. Он родился от женщины, простой смертной женщины, и начал свою жизнь как самый простой человек. Поэтому он знает все тяготы земной жизни и жалеет людей. Скажи, разве можно любить богов, которые так чужды вам, как ваши? Как ты можешь, Ледиос, любить те страшные деревянные колоды, черные от засохшей крови, ты же умный человек, я это вижу!
— Обычное заблуждение диких людей. — Зимобор усмехнулся. — Последние дикари, увидев идолы, думают, что это и есть боги, что мы поклоняемся деревянной колоде, которую наш дедушка вырубил топором. И вы, такие умные и знающие, разделяете заблуждения дикарей. Ну неужели мы так похожи на народ слабоумных? Эти идолы — только зримый образ, точка в пространстве, куда мы приносим наши жертвы. — Рассказывая, он частично использовал славянские слова, за неимением греческих, и для наглядности рисовал руками в воздухе, хотя не имел такой привычки. — А боги — не в колодах. Каждый из богов — одна из сил, правящих вселенной. Но провести границу между силами нельзя, поэтому и разные боги, как говорят некоторые из жрецов, — только разные воплощения одного бога.
— Смотри, а лямочка-то сейчас отскочит! Отскочит лямочка... — бормотал Хват, сидевший с другой стороны от него. Его взгляд был прикован к одной из девушек за женским столом: лямка на ее правом плече, державшая платье, не выдерживала напора пышной груди и была готова отстегнуться. — Уж как я бы эту лямочку сейчас дернул... — В глазах Хвата горел охотничий азарт. — И вторую тоже... Одну в правую руку, другую в левые зубы...
— Очувствуйся, чего несешь? — Зимобор снисходительно пихнул его в бок.
— А ты чем там занят? — Хват посмотрел на него шалыми глазами. — Смотри, вон там еще одна есть, худенькая, как тебе нравится!
— Погоди, у меня тут Павсикакий завелся.
— Ну у тебя и вкусы! Не ждал, брат!
— И ты можешь мне не верить, но я люблю своих богов. — Зимобор снова повернулся к Никтополиону. — Как можно поклоняться тому, кто родился человеком? Кто родился человеком, тот им и останется. Он станет, в лучшем случае, сильным колдуном. Такие бывали, и некоторым даже удавалось внушить людям, будто они боги. Но только это невозможно. Рожденный человеком им же и умрет. Зато боги могут давать жизнь людям. Один из богов был моим предком.
— Но о старых богах рассказывают, что они ничуть не лучше людей! Они подвержены всем человеческим страстям: они злобны, жадны, мстительны, распутны! Воровство, убийство, похищение чужих жен — вот их деяния! Они отдают победу тому, кто лучше подкупит их жертвами, а не тому, за кем настоящая правда!
— Правда всегда за тем, кто сильнее.
— Но если сильный притесняет слабого...
— Значит, за ним остается право решать. Он заслужил его своей силой. А если дать слабым править миром, они его погубят — они ведь не могли обеспечить благополучие даже самим себе!