Золотой треугольник
Шрифт:
И повторил Коралии:
— Уходи же, я тебе говорю. И ты, Симон…
Тот приблизился к Эссарецу, намереваясь ему что-то сказать, но повернулся и, не говоря ни слова, вышел.
— Уйди, уйди, — не переставая твердил Эссарец жене, грозя ей кулаком.
Но Коралия подошла к нему ближе, и на лице ее ясно читалось непреодолимое упорство. В это время его соединили и Эссарец спросил:
— Это 40 — 39? Хорошо…
Он колебался. Видимо, присутствие Коралии ему мешало; он собирался говорить вещи, о которых ей не надо было знать… Но время шло, и он должен был решиться. Эссарец
— Это ты, Грегуар? Я — Эссарец. Я звоню тебе с улицы Раймон. Не будем терять времени… Слушай… — Он сел от нестерпимой боли в ногах и продолжал: — Вот что случилось: Мустафа умер, и полковник тоже. Но подожди же… Не прерывай меня, или мы пропадем оба. Слушай: они все пришли сюда — и полковник, и Бурнеф, и все остальные и обокрали меня. Сила была на их стороне… С полковником мне удалось расправиться, но он раньше этого отправил донос в префектуру. Поэтому Бурнеф и его шайка будут искать убежище, где могли бы переждать грозу. Они вернутся разве только для того, чтобы забрать с собой бумаги. Я рассчитал, что у тебя они будут в безопасности… Они это убежище приготовили давно, на всякий случай, не подозревая, что ты и я — одно… Стало быть, они придут…
Эссарец помолчал немного, раздумывая, а потом продолжал:
— У тебя по-прежнему ключ от каждой двери? Да? Хорошо… И ключи от шкафов этих комнат? Так вот, когда они заснут, проберись к ним и обыщи эти шкафы. Каждый из них спрячет туда свою долю… Ты портфели знаешь по виду… Заберешь их и присоединяйся ко мне.
Снова пауза. На этот раз Эссарец слушал. Потом возразил:
— Что ты говоришь? Сюда, на улицу Раймон? Да ты с ума сошел! Неужели ты воображаешь, что я могу оставаться после доноса полковника? Нет, конечно, нет… Жди меня в отеле у вокзала, я буду там к полудню или самое позднее к часу… Не беспокойся… Завтракай спокойно, а потом мы будем держать совет, что делать дальше. Стало быть, так? В таком случае, до свидания… Я отвечаю за все.
Эссарец повесил трубку. По его виду можно было подумать, что эти четыре миллиона уже в его руках.
Он подошел к креслу, на котором его пытали, повернул его спинкой к камину, сел и начал, морщась от боли, надевать носки и ботинки. Но делал он это с видом человека, которому незачем торопиться…
Коралия не отрывала глаз от мужа.
«Мне нужно уйти», — подумал Патриций, смущенный тем, что окажется свидетелем их объяснения. Но любопытство взяло верх.
Некоторое время супруги молчали. Первым не выдержал Эссарец.
— Что ты так на меня смотришь? — спросил он.
Она ответила, видимо, сдерживаясь:
— Теперь, значит, и сомнений не остается?
Он рассмеялся.
— Да. К чему теперь лгать… Я бы не стал говорить при тебе по телефону, если бы не был уверен, что ты все время была тут, с самого начала.
— Я была наверху.
— Ты все слышала?
— Все.
— И все видела?
— Да.
— Видя мои мучения и слыша мои стоны, ты не сделала ровно ничего, чтобы избавить меня от пыток…
— Ничего… Потому что я знала правду…
— Какую правду?
— Ту, что я подозревала, не осмеливаясь утверждать…
— Какую правду? —
— О вашей измене.
— Ты с ума сошла. Я не изменял…
— Ах, не играйте больше на этой струне! Правда, я поняла только часть из того, что говорили вам эти люди и чего они требовали от вас… Но они желали вырвать у вас тайну, а это тайна измены…
Эссарец пожал плечами.
— Изменяют только своей родине, а я не француз.
— Нет, вы были французом! — вскричала она. — Вы просили об этом, и вам дали эту малость, вы женились на мне, француженке, и свое состояние составили во Франции, которую теперь предаете…
— Но в пользу кого же?
— А вот этого я не знаю… За многие месяцы, годы вы и ваши сообщники создали грандиозное дело, да, грандиозное, они сами это сказали, и теперь все выгоды вы забираете себе, ничего не дав им, и этого-то они у вас и требовали… и кроме того, вы оставили себе и самую тайну… Я знаю, любое грязное дело может иметь к вам отношение: все, что достойно вора и бандита…
— Довольно!
Эссарец стукнул кулаком о подлокотник кресла, но Коралия невозмутимо продолжала:
— Довольно, говорите вы? Да, на этот раз вы правы… Вам ведь еще предстоит бежать… так как вы чего-то боитесь.
Он снова пожал плечами.
— Я ровно ничего не боюсь.
— Но вы уезжаете?
— Да.
— Тогда закончим. В котором часу вы уедете?
— Около полудня.
— А если вас арестуют?
— Меня не арестуют.
— А если все-таки…
— Меня освободят.
— Во всяком случае, будут вести следствие…
— Дело прекратят.
— Вы надеетесь?
— Нет, уверен.
— Дай Бог! Во всяком случае, вы покидаете Францию?
— Да, как только смогу.
— Стало быть…
— Через две или три недели.
— Предупредите меня об этом, чтобы я могла, наконец, вздохнуть свободно.
— Я тебя предупрежу, Коралия, но только по другой причине.
— Какой же именно?
— Чтобы ты могла ко мне присоединиться.
— Присоединиться к вам?
Эссарец зло усмехнулся.
— Ты моя жена, а жена обязана следовать за мужем. Ты знаешь, по моей религии муж имеет на жену все права, и даже право убить… А ты моя жена…
Коралия с презрением подняла голову.
— Я не ваша жена, потому что, кроме презрения и ненависти, ничего к вам не питаю… я не желаю вас больше видеть и не увижу, чем бы вы мне не угрожали…
Он встал и нетвердыми шагами подошел к ней, сжимая кулаки.
— Что я тебе сказал? Что? Я твой господин и приказываю тебе присоединиться ко мне по первому моему зову…
— Нет, я не сделаю этого, клянусь Богом!
Лицо Эссареца перекосилось от злобы.
— Ты желаешь остаться? Могу догадаться, почему… Сердечные дела, не правда ли? Я знаю, что в твоей жизни есть… Молчи, молчи! Разве ты не ненавидела меня всегда? Мы жили с тобой, как смертельные враги… Я тебя любил, даже больше… Обожал! Только одно слово, и я склонился бы к твоим ногам… Меня волнует даже звук твоих шагов… Но ты испытывала ко мне только отвращение… Если ты воображаешь, что я позволю тебе устроить жизнь без себя, то ты ошибаешься, моя милочка! Я скорее убью тебя!