Золотой век

Райт Джон К.

– Как вы смеете нападать на меня? – спросил Фаэтон. – Вы не уважаете закон и достоинство?

В ответ он услышал лишь хохот, некоторые ошметки плоти ржали, другие чудища орали от безудержного веселья, широко разевая пасти, усеянные клыками и черными бивнями.

Морщинистый конус извернулся, пытаясь переместить щупальце, с которого свисала его круглая многоглазая голова, туда, где на красно-синей плоти поблескивал полип-паразит.

– Ужастик, что ты делаешь? – возмутился он. – Фаэтон же наш друг!

Приросший к нему сегмент, который контролировал грибовидные усики, ответил ему:

– Не сильно разоряйся,

босс, а не то как бы это дерьмо не залило твои мозги! Что, совсем нет чувства юмора? Я просто хотел, чтобы Фаэтон тоже повеселился с нами! Ему бы не помешало слегка взбодриться! Посмотри, какой он зажатый, неживой! Неужели ему неохота расслабиться?

Большее существо развело свои щупальца, видимо, это движение служило аналогом пожатия плечами.

– Мой друг Ужастик прав, Фаэтон, старина (или лучше называть тебя Фей-Фей?). Ты и на самом деле какой-то неживой. Вот, засунь в любое отверстие! Все, что угодно, подойдет.

Фаэтон старался говорить спокойно:

– Спасибо. Не надо. Что я должен праздновать с вами? Кто вы такие? Что у нас общего?

Существо воздело все свои щупальца к небу. Чудища моментально замолкли.

– Я – Анмойкотеп Четвертый Неоморф из Ктоннической школы. Мы прославляем твою победу над игом порочной инерции этого мира ненависти и ужаса, в котором мы живем. Впервые молодое поколение, дети благословенного света, как я их называю, получили достойный их подарок судьбы, отыгрались на этих вездесущих посредственностях, старшем поколении, тюремщиках, как я их называю. На самом пэре, ни много ни мало! Мы ликуем, потому что богатство, нечестно собранное Гелием, наконец-то досталось его сыну. Мы тоже дети богатых и важных людей, мы считаем тебя своим вдохновителем! О, какой счастливый день!

Из толпы снова раздались радостные вопли, они размахивали своими уродливыми подобиями рук, пытались аплодировать.

У Фаэтона от ярости кровь застучала в висках, лицо горело от притока крови.

– И вы смеете ликовать, потому что мой отец, которого я любил, признан мертвым? Вы издеваетесь над моей утратой и моей скорбью? Вы просто злобные хищники!

Еще один монстр подобрался поближе к нему, с трудом передвигая переплетенные в клубок конечности.

– Нечего перед нами задирать нос! Ты – монополист! Ты – инженер! Мы – дети эпохи просвещения! Нам должны принадлежать все удовольствия и все свободы! Мы презираем грязных материалистов и их думающие машины, которые поработили нас своей утопией! Разве это настоящее человечество? Где боль, смерть и страдание? Как смеешь ты быть эгоистом, самоуспокоенным эгоистом? Ты – самодовольный, слезливый психотиран!

Существо, выкрикнувшее все это Фаэтону в лицо, выглядело ужасающе. Большая голова крепилась к туловищу на двух шеях и двух телах – одно мужское, а другое женское; оба голые, туловища эти слились в каком-то нелепом объятии.

Фаэтон включил фильтр и убрал толпу из поля своего зрения.

Теперь он находился (или ему это только казалось?) в роскошном саду. Он мог наслаждаться вожделенным одиночеством. Тишину нарушало лишь пение птиц вдали. Запах немытых тел исчез, пахло росистой травой и лепестками прекрасных цветов, росших за изгородью.

Топнув ногой, Фаэтон привел в действие доспехи и взмыл в воздух, напоенный ароматами весны. Он летел внутри цилиндра, на стенах которого открывались прекрасные пейзажи.

Возможно,

этот безукоризненный мир был иллюзией. Теперь он знал, что эти лужайки кишат грязными неоморфами. Но, может быть, некоторые иллюзии все-таки стоит сохранять, хотя бы совсем ненадолго.

Он включил свое личное мыслительное пространство, вокруг него закружилась спираль из иконок в виде точек и кубов с инженерными и экологическими программами. Казалось, любую из них можно потрогать руками. Однако сад был по-прежнему виден за ними.

Он хотел выбрать продолговатую иконку бледных тонов, дневник своей жены, но передумал. У него не хватало памяти в изолированной схеме, соединенной с разумом, чтобы просмотреть целую симуляцию, к тому же он не хотел переходить в другую личность, находясь в полете. С другой стороны, у него не было сил дожидаться, пока он пролетит весь путь назад, – а это многие мили, – доберется до своей убогой комнаты в космическом лифте, чтобы наконец получить возможность выяснить, что же знает Дафна.

Фаэтон не решался вызвать Радаманта, он знал, что Гелий Реликт в таком случае сможет определить, чем он занимается. Гелий – замечательный человек, но сейчас между ними был конфликт интересов, в решении которого трудно будет достичь компромисса. Каждый из них претендовал на огромное состояние Гелия, и состояние это не могло принадлежать им обоим.

Фаэтон нахмурился. Гелий – реликт? Они виделись вчера вечером. Он не мог думать об этом человеке иначе как о своем сире. Невозможно считать его мертвым лишь на основании заявления суда.

Но если это действительно так, то Фаэтон дурно поступает, забирая у этого человека деньги лишь потому, что суд признал того мертвым. В конце концов, тот же суд признал мертвым и его, Фаэтона…

Там, где цилиндры соединялись между собой, был расположен космопорт – широкое пространство сферической формы. Здесь разбирались и вновь собирались перед полетом множество сверкающих как алмазы космических кораблей. Они использовались и для челночных рейсов к дальним космопортам L-5, и еще дальше, а с помощью магнетических пусковых установок их отправляли к далекому Юпитеру и другим портам назначения Внешней Системы.

Небольшая группка помещений, напоминавшая кисть винограда, прилепилась к одной из стен сферы. В том, что побольше, располагались мыслительные контейнеры и камеры, сдававшиеся Благотворительной композицией всем нуждающимся. Это предприятие содержалось Благотворительной композицией, к слову сказать, очень богатой организацией, наряду с бизнес-группами, бизнес-проектами и холдингами.

Фаэтон влетел в воздушный шлюз в центре приюта, а затем спустился еще ниже, туда, где вращение создавало гравитацию. Мыслительные контейнеры образовали полукруг слева и справа от него, за которым он мог видеть противоположную сторону коридора.

Он зашел в ближайший контейнер и надел медицинский аппарат. Схема костюма могла нарушить интерфейс, но ему почему-то не хотелось снимать его.

Фаэтон запихнул пучок волокон за ворот, как сделал это Аткинс, волокна скрутились, изменяя форму и приспосабливаясь к наномеханизму черной подкладки его доспехов. Сигнал теперь мог поступать через костюм во внутренний интерфейс, а оттуда в разум. Этого должно быть достаточно.

Создавались энергетические связи с рецепторами его мозга, подключая все органы чувств. Окружающий мир исчез.