Золотой венец Трои. Сокровище князей Радзивиллов (сборник)
Шрифт:
От страха порою невозможно дышать.
Осознание собственной уязвимости сводит с ума.
Кажется: Господи Боже мой, как же неправильно устроены люди! Мы такие хрупкие: с тонкими черепами, разлетающимися от выстрелов; с мягкими животиками, куда могут бить чьи-то тяжелые ботинки с рифлеными подошвами…
Иногда мне становилось страшно из-за всего вообще.
Ходить по улице, ездить в трамвае, расплачиваться за покупки в магазине – все это пугало.
Любое
Точно не помню, когда мое измученное сознание подсказало, как освободиться от этого страха.
А ведь это оказалось так просто…
Всего лишь и надо себе представить: в твоих руках – пистолет. И если только кто-то посмеет причинить тебе боль – выстрел снесет ему полчерепа и разбрызгает мозги в радиусе… ну, скажем, километра.
Бах! Бах! Бах-бах-бах!
Постепенно растет воображаемая гора «трупов».
Уже давно мертв наш сосед – его собака повадилась мочиться на любимый куст роз моей мамы.
Мертвы: папин начальник и одна из моих наиболее противных учительниц…
С той поры прошло много лет.
Но до сих пор лучший для меня способ справиться со страхом и волнением – вообразить, что я вижу агонию обидчика.
Я никогда не могу полностью расслабиться, меня все время беспокоит, что кто-то может причинить мне вред.
Мне много раз хотелось завести ребенка – и одновременно никогда не хватало решимости. Все время казалось, что, если у меня появятся дети, с ними непременно произойдет что-то ужасное. Сознательное родительство – это совершенно не для меня…
Конечно, психоаналитик здесь – не помощник.
Я не знаю ни одного человека, которому помогли бы эти психоаналитики – а уж денежки они выгребают у своих клиентов исправно! Даже от бутылки виски больше пользы, чем от всех этих психоаналитиков, вместе взятых. По крайней мере, спиртное на какое-то время действительно избавляет меня и от страхов, и от тревоги.
По большому счету, мне уже привычно жить так, как живу. Но вместе с тем я понимаю: те два сумасшедших эмигранта, расстрелявшие полшколы беззащитных детишек, навсегда расстреляли и мою память, счастье, любовь, покой…
Глава 1
Карфаген, II век до н. э.
Город разрастается быстро.
С каждым днем все выше становятся буро-желтые каменные стены с прорезями бойниц. Появляются новые роскошные храмы, их мраморные жертвенники окружены внушительными колоннами. То здесь, то там возникают многолюдные рынки, великолепные дома знати, бани, площади, арены, театры. И, конечно, все краше становится главная гордость Карфагена – королевская цитадель Бирса.
Укрепленная, неприступная, внутри она поражает изяществом и благородством убранства. В покоях и обеденных залах стоит самая лучшая мебель: отделанные драгоценными камнями светильники, золоченые стулья и ложи, жаровни самого тонкого литья. Жаровни согревают
Теперь уже невозможно и представить, что совсем недавно на этих местах была лишь выжженная палящим солнцем африканская земля, принадлежавшая берберскому царю Ярбе…
– О чем ты задумалась? – участливо поинтересовалась у сестры Анна, расправляя складки белоснежного хитона [1] , мягко облегавшего ее тонкую фигуру. – Дидона, ты ничего не ешь, не пьешь. Только молчишь и печально смотришь на море!
Дидона, поправляя золотой обруч, мешавший ее длинным светлым кудрям упасть на лицо, грустно вздохнула.
Что-то случится…
Что-то непременно произойдет – нехорошее и страшное.
Это так же очевидно, как вон та истекающая кровью голубка, умирающая в глубине покоев. Принесенная в жертву богам, она пытается взлететь с мраморного ложа, косится на каменные фигурки Юпитера и Юноны, но в ее белоснежных крыльях нет больше силы.
1
Женская и мужская одежда, что-то вроде свободного платья различной длины.
Анна спрашивает, что случилось.
Как объяснить ей, что едва лишь рассвело, как сердце Дидоны вдруг стиснуло горькое отчаяние?
Нет никаких оснований для глубокой печали, но ей хочется плакать, а еще лучше – укрыться в спальне, натянуть на голову хламиду [2] и ничего не видеть, ни с кем не разговаривать.
Но ведь ясно же: это не отвратит надвигающейся грозовой тучи.
Такова, должно быть, воля богов, уготовивших ей новые суровые испытания.
2
Плотный шерстяной плащ.
– Красивый день сегодня, Анна! Солнце светит ярко, но жара не очень мучительна. – Пытаясь не расстраивать сестру, Дидона мягко улыбнулась, и улыбка придала ее и так совершенному лицу особую красоту. – Знаешь, я смотрю на наш прекрасный город и уже не верю, что совсем недавно мы нарезали тонкими полосками воловью шкуру, очерчивая участки земли для нашего Карфагена.
– Помню, сказала ты Ярбе, что тебе достаточно и той земли, которую займет шкура вола, а я удивилась! – Анна всплеснула руками, и золотые браслеты, украшавшие ее руки, тоненько зазвенели. – Но ведь действительно, если разрезать шкуру на тонкие полоски, то ими можно охватить кусок земли, пригодный для возведения целого города. И при этом главное условие будет выполнено: речь идет о земле, которую покроет одна-единственная шкура. Ты провела Ярбу! Очаровала его, а потом – схитрила!
– Знаешь, я бы предпочла, чтобы Венера погасила пламя любви в сердце берберского царя. Но разве это зависит от моих желаний! Недавно он вновь отправил ко мне гонцов с дарами. Прислал дюжину прекрасных рабынь, а еще – свору гончих псов и расшитый золотом шатер. Ярба помнит о том, что я люблю охоту, и старается угодить мне. Впрочем, он больше напрямую о браке не говорит; делает вид, что уважает мое желание – хранить верность покойному супругу. Однако каждый дар Ярбы все равно пробуждает мучительные воспоминания. Веришь ли, до сих пор все это стоит перед глазами…