Золотой выстрел
Шрифт:
Швейцар без всякого почтения посмотрел на него: взрослый же человек, нормальный вроде мужик, а таких простых вещей не понимает!
– Чего, извини, гражданин следователь, поддатые мужики от пьяной телки хотят? Или объяснять надо?
– Ну и что? – продолжал в том же духе Турецкий. – Удалось кому?
– А вот и нет! – ухмыльнулся швейцар.
– Неужто всем отказала? А сама уехала?
– Да куда ж ей, мать моя, извини… Она ведь, как я мыслю, не одна была тут, а с охраной.
– Важная, значит, персона?
– Ну важная
– И что потом?
– Ну так… Я подошел, сказал, а в ответ она мне объяснила, куда я сам должен отправиться… Нехорошо женщине да такие слова и выражения. Это, извиняюсь, только отдельные барышни себе в наше время позволяли, а нынче у каждого одни блядки, прости господи, на уме. Да на языке. Словом, справились мужики, что ее окружали, к двери помогли подвести. А чего? На дворе-то тепло. Кофточка такая, легкая. Ну и забрал ее тот мужик, повел к машине. Крепкий он, как взял под локоток, так она сразу и притихла. И увез ее, я видал, в красной машине. Не знаю, как называется.
– Домой, значит?
– Ишь ты! – хитро засмеялся швейцар. – Если б домой, а то, поди, на блядки. Всех парень обошел!
– Почему так думаете?
– А вы видали, чтоб охранник кому-нибудь сотенную совал: помоги, мол? Вот и я, сколько живу, тоже не видел. Как пить дать пистонить повез, архаровец…
– Молодец, отец. А что это он у тебя – то мужик, то парень? Архаровец вот еще.
– Так крепкий он. И не так чтоб молодой совсем. Как ты, к примеру. Высокий, светлый такой. А по мне-то, всё мальчишка. А почему архаровец? Так нагляделся я за жизнь на тех военных. Я их за версту носом чую.
– Значит, военный. Или бывший, так? Высокий, светлый… Собой-то как, ничего?
– Не, – поморщился швейцар, – чухня скорей… Ты перед ним молодцом!
– Ну спасибо, – улыбнулся Турецкий. А сердце заколотилось. Неужели десятка?!
Нет, нельзя торопить удачу. Сама придет.
Турецкий позвал Чибисова, который продолжал расспросы в зале, чем наверняка уже до смерти там всем надоел.
– Попрошу тебя, Юра, сесть сейчас с… простите, как вас по имени-отчеству?
– Иван Данилович. Морковкины мы.
– Превосходно. Сядь с Иваном Даниловичем и запиши в протокол все, что он тебе сейчас повторит. А я вас прошу повторить по возможности слово в слово. Впрочем, если еще какие-то детали всплывут, ради бога. Кстати, Юра, у тебя случайно с собой нет того фоторобота, который вам помогла составить девица Стругова? Ну того самого
Чибисов достал из записной книжки и протянул фото шесть на девять, где был изображен вполне возможный Светличный. Одна беда, был он в темном парике. Как она описала.
– А нового нет? Что у нас уже составили? Хотя откуда? Ну давай на удачу, посмотрим… Иван Данилович, я вам покажу фотографию, а вы посмотрите и скажите – есть ли в ней что-то общее с этим вашим «личкой», как тот себя назвал? Но учтите, что темные волосы здесь могут быть обычным париком.
Морковкин долго рассматривал фотографию, наклонял голову то вправо, то влево, морщился, вздыхал, наконец изрек:
– Ничего не могу сказать, похож. Но не шибко. Я ж говорил – чухня. Тут-то худой, – он двумя пальцами провел себе по щекам, вдоль усов, – а глаз невидный. Мелкий глаз, с косинкой… А может, похож? – спросил у Турецкого с надеждой. Видно, очень уж хотелось ему помочь в таком деле.
Александр Борисович не стал продолжать расспросы, а позвонил Гоголеву, поинтересовался, где Славка. Тот взял трубку. Турецкий попросил экстренно доставить в «Павлин» самый последний вариант фоторобота Светличного.
И пока Чибисов подробно записывал в протокол показания швейцара, фотографию подвезли. Иван Данилович, едва глянул, так с ходу радостно развел руки в стороны:
– Ну он! Другое ж дело! Вот, видал? – Он тыкал пальцем в щеки фоторобота. – Я и говорю, настоящая чухня!
– Этот экземпляр, Юра, размножить и каждому члену бригады сунуть в карман. Чтоб постоянно при себе был. Ну, Иван Данилович, порадовали. Спасибо. Поеду теперь к вдове…
Он быстро понял, что вдове было за что ненавидеть свой родной город. Мало того что унизили мужа, еще и угробили. Оборвали блистательное будущее на новом подъеме.
И когда Турецкий дозвонился до квартиры Саблиных на Съезжинской, где, как ему объяснили питерские коллеги, семья бывшего губернатора, несмотря ни на какие перипетии судьбы, занимала практически половину этажа большого дома, какие-то посторонние, видно, люди долго выспрашивали его, кто он и по какой причине звонит.
Полностью представляться Турецкий не стал, просто сказал, что прибыл из Москвы по поручению Президента России. На той стороне провода воцарилась настороженная тишина. Ее нарушил резкий и не очень приятный для слуха голос:
– Говорите, вас слушают.
– Нина Александровна? – вежливо спросил Турецкий, которому уже надоели эти многочисленные вопросы и разные голоса в трубке.
– Я. А кто вы?
Вот теперь он представился полностью. С длинным перечислением своих чинов и должностей. И снова сослался на указание президента. А заодно принес свои глубокие соболезнования.
– Я поняла. Что вы от меня хотите?
– Надо встретиться. Желательно в ближайшее время. Можно сегодня.
– Вы что, ничего не знаете? – В голосе женщины прозвучала откровенная враждебность.