Золотой юноша и его жертвы
Шрифт:
— Это только завтра, и то, наверное, не целый день! Впрочем, утром приезжает старая, она сможет ему что-нибудь приготовить, да и служанка могла бы это сделать, надеюсь, ее ты не берешь с собой? Чего ты так боишься? — Панкрац встал, скрестив на груди руки.
— Боюсь? — помрачнел Васо. — Дело не в страхе! Просто это не очень удобно! Вы решили, хотя я был против, во всем признаться, и если узнают о вашем пребывании у меня, скажут, что я с вами заодно! Кроме того, уехали вы внезапно, жандармы об этом могут сообщить в полицию, хорошая же каша заварится! Гм, очень умно, так же, впрочем, как и ваше решение во всем признаться!
Панкрац промолчал, в его плане защиты
— Умно признаться — всегда лучше, чем глупо все отрицать! Впрочем, — ехидно добавил он, — бывают и глупые признания, ты, к примеру, не сдержал своего честного слова!
— Что ты имеешь в виду? — оскорбился Васо.
Панкрац взглянул на деда, сидевшего на стуле, куда его посадила дочь, сама направившись в другую комнату, к ребенку. И подумал: стоит ли говорить при нем? Но дед был так подавлен, что среди окружавших его предметов нельзя было сыскать вещь более безучастную, чем он. Поэтому Панкрац продолжил, несколько смягчив тон:
— Ты знаешь, о чем я говорю! Ты разболтал обо мне Йошко! О той секр… Не понимаю, зачем это тебе было нужно?
Впрочем, Панкрац понимал, для чего Васо это сделал. В душе Васо считал, что превращение, случившееся с Панкрацем, произошло не без его влияния, поэтому не преминул похвастаться своим успехом перед Йошко! В этом, естественно, он не хотел признаваться; впрочем, то, что для Панкраца было главным, он Йошко не рассказал, поэтому сейчас и возмутился:
— Извини, я ему сказал, что ты так поступаешь исключительно по убеждению! Да и этого бы он не узнал, если бы не вывел меня из равновесия неожиданной приверженностью ко всему хорватскому — и ею он хвастает именно тогда, когда ему необходима протекция в суде! Вот я и поставил тебя в пример.
Панкрац еще откровеннее усмехнулся. Ставить его в пример, да еще говорить, что действует он исключительно по убеждению! И Васо полагает, что Йошко ему поверил! Ему стало смешно, но, вспомнив, что практически ничего не потерял, у него пропало всякое желание продолжать, и, зевнув, он только сказал:
— Он делает на это ставку. — И стал оглядываться вокруг, ища свою шляпу, все ему уже наскучило, да и оставаться не имело смысла! Он еще надеялся встретиться в кафане с друзьями и договориться о какой-нибудь попойке. Поэтому, взяв шляпу, торопливо добавил: — Ну, мне пора! Я должен у одного коллеги взять лекции! Приду завтра в полдень: если тебя не застану, будет бабка.
Васо насупился и замолчал. Какое-то время он колебался, не зная, стоит ли продолжать, затем раздраженно заговорил: разве в самом деле Панкрац не мог бы взять к себе деда, а завтра и бабку? Если они останутся у него, то и он будет вовлечен в аферу, а к чему это? Йошко так захотел? Тот самый Йошко, — он обрушился на него, хотя уже стал подумывать, не подложил ли ему Панкрац из вполне понятного чувства мести свинью, — тот самый, который до сих пор не выплатил ему остаток обещанной платы за квартиру, и кто единственный виноват в том, что он скитается по чужим квартирам, когда мог бы иметь свой дом! Нет, Панкрацу следовало быть умнее и понять это! — он поджал губы, опустил голову, глядя на него исподлобья.
На самом деле, что касается несполна выданных денег, то Йошко при их последней встрече договорился с ним возместить их, предоставив возможность собрать весь урожай с той земли, которую Васо пока не мог у него выкупить, но которую Йошко этим летом все же позволил ему обработать, часть урожая уже лежала у Васо в амбаре. Об этом Панкрац не знал, впрочем, это его и не интересовало, его сейчас занимало нечто
— Послушай, Васо! — сказал он, на минуту отложив в сторону шляпу. — Если ты боишься даже принять у себя стариков, чего вообще от тебя можно ожидать? Конечно, ты отнюдь не второй человек после короля, теперь ты, несомненно, в этом убедился и сам! Тем не менее твоя помощь, замолвленное тобой словечко, твои показания, я уже не говорю о твоих политических связях, могли бы принести пользу, в конце концов, ты же служишь в полиции! Мы никогда, правда, не говорили об этом, но делу уже послезавтра — если не раньше! — будет дан ход, так скажи, что ты намереваешься делать? Не думаешь же ты, что это дело может миновать тебя, как река Сава гору Слеме, независимо от того, будут старики жить у тебя или нет? В лучшем случае, можешь быть приглашенным свидетелем!
Поначалу Васо несколько растерялся, а затем выпалил:
— Я ничего не знаю и не хочу знать! Достаточно того, что со мной не считались там! Чего ты хочешь? Наверное, чтобы я пошел вместо них, тем самым выдал себя и шефу полиции, и самому королевскому наместнику?
— Нет, только не ему! — улыбнулся Панкрац и всерьез пояснил: — Речь идет не только о них, но и обо мне! Твоем политическом единомышленнике! Но сейчас не время об этом рассуждать, — Панкрац вспомнил, что его приятели могут разойтись из кафаны на свидания, — на сегодня достаточно! Вот только еще что! Думаю, это мы можем друг другу доверить, в этом ты со мной согласишься: вершатся и более крупные дела, на которые полиция не только смотрит сквозь пальцы, но и сама в них участвует, и для нее, и для наших коллег дело Ценека, какого-то ничтожного Ценека — сущий пустяк! Оставь, дорогой мой, плоха была бы та власть, и полиция, и суды, и друзья, которые из-за таких пустяков жертвовали бы своими людьми и не могли бы закрыть глаза на наше дело! Да ты это уже и сам испытал! Наверное, хорошо помнишь, как удачно завершилась весной твоя афера на конном заводе!
Васо едва заметно усмехнулся, но тут же помрачнел.
— Позволь, но дело Ценека и то, на заводе, все же не одно и то же!
— Разумеется, не одно и то же! Но с нашей точки зрения, с точки зрения представителей власти, интересы государства, за чей счет ты провернул аферу, наверное, стоят выше, чем забота о какой-то исчезнувшей хорватской крестьянской душонке, которая к тому же сегодня наверняка была бы на стороне республиканцев!
— Но все, что я делал, делал во времена Австро-Венгрии, я разорял ее!
— Ну да, с золотым яблоком, которое нес за императором в Пеште! А то, что было потом, делалось во имя созидания сегодняшнего государства! Оставим это, ха-ха-ха! — Панкрац сдерживал себя, чтобы не перейти меру, и без того им уже нарушенную; он снова потянулся за шляпой. — Следовательно, как я сказал… ну, а ты куда? — внезапно обратился он к старому Смуджу.
Старый Смудж поднялся, посмотрел вокруг невидящим взглядом и пробормотал:
— Пойду и я!
— Куда?
Смудж также взял со стола шляпу, но тяжелый, удушливый кашель не позволил ему сдвинуться с места.
— Кх-а, кх-а! — только и слышно было его покашливание, и, кажется, он пробормотал еще что-то о гостинице, вроде бы собираясь туда пойти.
— Только этого не хватало! — Панкрац выхватил у него шляпу и, рассердившись, повернулся к Васо. — Может, тебя устроило бы, чтобы он там разболтал обо всем, он и без того хочет во всем признаться! Никуда ты не пойдешь, останешься здесь! — прикрикнул он снова на деда и протянул тетке, которая опять появилась в комнате, его шляпу. — На, и не давай ему больше!