Золотые крыланы и розовые голуби
Шрифт:
У Вахаба загорелись глаза.
— Разговоры о размножении в неволе давно идут, — сказал он. — И в докладе Проктора есть такое предложение, но пока что не нашлось желающих этим заняться.
— Я займусь, если вы не против, — отозвался я. — Мы как раз отстроили с этой целью превосходный новый комплекс для разведения рептилий.
— Это было бы замечательно, — произнес Вахаб так, словно его только сейчас осенило. — А как вы себе это представляете?
— Ну, я предложил бы действовать поэтапно. Попробуем для начала взять наиболее выносливые виды и, если дело пойдет, то в следующем году, когда я приеду, чтобы помочь с отбором кандидата на курсы, продолжим с другими видами. По моему, лучше начать со сцинков и с геккопа Гюнтера — он, как я понимаю, покрупнее и покрепче.
— Идет, —
— Точно, — подхватил Дэйв. — Я как раз хотел попробовать поймать еще одного соколка, вот и проведем там денек. Возьмем с собой сети, захватим мою американскую пустельгу для приманки и попытаем счастья. Места там красивые, даже если ничего и не поймаем. Хотите, завтра же и отправимся.
— И покажи ему дерево дронта, — вставил Вахаб.
— Что это за дерево дронта? — спросил я.
— Потерпите — увидите, — последовал загадочный ответ. И на другое утро мы отправились на денек в Макаби. Чтобы попасть в этот лес, надо пересечь Шампанскую равнину — еще одно знаменательное название. Мы сделали короткую остановку, чтобы осмотреть немногие уцелевшие клочки маврикийской вересковой пустоши. Маленькие выносливые растения образуют уникальную экологическую нишу, и было бы жаль лишиться ее. По всему свету люди уничтожают леса и прочую флору, проявляя преступную расточительность — ведь при нынешнем уровне знаний ничего не стоит истребить виды, которые могут представить огромную ценность для медицины.
Оставив позади Шампанскую равнину с красно-черными птицами, которые гвардейцами торчали среди вереска или проносились языками пламени над дорогой, мы на опушке Макаби въехали на неровную просеку. В глубине леса, на поляне, где просека разветвлялась па четыре луча, Дэйв остановил машину, и мы вышли. Озаренные солнцем, в неподвижном жарком воздухе висели, будто вертолеты, золотисто-зеленые мошки с большими переливчато-синими глазами. Время от времени, торопливо взмахивая шоколадными крылышками, мимо пролетала бабочка — ни дать, ни взять престарелая дама, опаздывающая на свидание. Крохотные грозди кремовых орхидей внесли на эбеновых деревьях; со всех сторон нас окружали стройные коричневатые и серебристо-зеленые стволы китайской гуайявы и кусты бирючины, нежные, молодые бледно-зеленые листья которой морщились по краям, словно балетные пачки. Тихо, тепло, уютно… В этом лесу некого было опасаться. Единственный по-настоящему злокозненный обитатель здешних мест — скорпион, но за три с половиной месяца, что я бродил по Маврикию, переворачивая камни, роясь в гнилых стволах и копаясь в старой листве, будто пес, натасканный на поиск трюфелей, я не встретил ни одного скорпиона. Макаби — дружелюбный лес, тут можно спокойно сесть или лечь на землю, точно зная, что единственный представитель местной фауны, способный причинить тебе неприятности, — комар.
— Глядите, — сказал Дэйв, — глядите вон туда, не пожалеете: геккон на дереве дронта.
Он показал на высящееся рядом с просекой дерево с серебристым стволом. Судя по трещинам в корнях-контрфорсах, дерево было старое и уже начало гнить. На высоте около пятнадцати метров его венчало густое сплетение ветвей с темно-зеленой листвой, а в полутора-двух метрах над землей к стволу прилепилась ящерица поразительной красоты, длиной сантиметров двенадцать-тринадцать. Преобладающая интенсивная бархатисто-зеленая окраска переходила на шее и голове в темно-голубую с алыми и вишневыми метинами. Глаза — большие, умные, черные; пальцы снабжены расширенными пластинками-присосками, позволяющими ящерице удерживаться на гладкой поверхности ствола. Мы собирались отловить несколько этих красивых дневных гекконов, и Джон захватил для этой цели длинное тонкое бамбуковое удилище с нейлоновым силком на конце. С удочкой в руках он начал приближаться к геккону, который созерцал его с самым простодушным видом. Подпустив Джона метра на два, геккон тронулся с места и заскользил по коре, словно камень по льду. К тому времени, когда Джон подошел вплотную к дереву,
— Они здесь малость недоверчивые, — сказал Дэйв. — Должно быть, потому, что просекой часто пользуются. Дальше в лесу они не такие пуганые, там мы что-нибудь добудем.
— А почему это дерево называется деревом дронта? — спросил я.
— Ах да, — отозвался Дэйв, — это очень просто. Дело в том, что перед вами тамбалакоке, одно из самых древних мав-рикийских деревьев, их всего-то сохранилось двадцать или тридцать экземпляров. Взгляните-ка на это семя.
Он сунул руку в карман и извлек светло-коричневое семя величиной с каштан, с одной стороны сравнительно гладкое, будто абрикосовая косточка, а с другой — узорчатое, словно кто-то задумал вырезать на нем восточное лицо, да на полдороге остановился. Семя было довольно тяжелое и явно твердое.
— Так вот, — продолжал Дэйв, — по этому поводу есть гипотеза, бог ведает, кто ее выдумал, но заучит красиво. В разных ботанических садах и в питомнике лесничества пытались прорастить эти чертовы семена^ но почему-то из этого ничего не получается. Зато в те времена, когда здесь еще водились дрон-ты, тамбалакоке росли в изобилии, вот и придумал кто-то, что дронты охотно ели плоды этого дерева. Переварят мякоть, потом желудочные соки принимаются разъедать твердую скорлупу, и к тому времени, когда семя выходило с пометом, оно было достаточно мягким, чтобы прорасти.
— Прелестная гипотеза, — сказал я, восхищенный мыслью о необычной связи между птицей и деревом, так что истребление первой повлекло за собой исчезновение второго. — Да только боюсь, что слабых мест в ней вагон и маленькая тележка.
— Это верно, — нехотя согласился Дэйв. — Но туристам она нравится, и ведь это факт, что тамбалакоке почти вымерли.
Продолжая углубляться в лес, мы почти на каждом стволе замечали яркие пятна гекконов. В воздухе парили золотистые крылатые тли, на них охотились крупные светло-зеленые стрекозы с хрупкими прозрачными крылышками, а в одном месте через просеку брел расписанный в черный и сургучно-красный цвета палочник длиной около двадцати сантиметров. Раза три-четыре смертоносной стрелой дорогу перед нами пересекали стремительные мангусты, а однажды за поворотом мы застигли врасплох ватагу обезьян, которые растворились в зарослях гуайявы с такой волшебной быстротой, что впору было усомниться — видели ли мы их на самом деле. Дальше над просекой стая ожереловых попугайчиков, едва ли не половина уцелевшей полусотни особей этого вида. Потом мы остановились, чтобы полюбоваться четой маврикийских дроздов, — еще один вид, численность которого убывает с пугающей быстротой. Дэйв так поразил этих красивых пернатых умением воспроизводить их переливчатый клич, что они подлетели совсем близко, разглядывая нас из-за веток и удивленно перекликаясь.
Наконец мы свернули с просеки на тропу, которая вилась вдоль острого гребешка над спадающими в обе стороны крутыми склонами. Между деревьями просматривались живописные ущелья Блэк-Ривер — зеленые, красные, золотистые заросли, крутые скальные стенки с перистыми струями водопадов. На дне теснин реки то распластывались блестящими полотнищами,, то с грохотом скакали в белой пене через мшистые камни, а в воздухе над ними парили и кружили светлыми крестами белохвостые фаэтоны. Вскоре мы вышли к большому сухому дереву, которое торчало сбоку от тропы, нависая над ущельем, и Дэйв объявил, что именно здесь он видел соколков, отдыхающих на ветвях после очередного вылета за добычей.
Развернув сети, мы с некоторым трудом развесили их на дереве; затем Дэйв снял колпак со своей пустельги и привязал ее за лапы к сухой ветке. Пустельга взмахнула крыльями раз-другой, потом угомонилась. Спрятавшись в кустарнике вдоль тропы, мы стали ждать. Я спросил свернувшегося в калачик поблизости Дэйва, кто пользуется этими извивающимися через лес узкими тропами. Наша тропа не позволяла уклоняться в сторону больше, чем на шаг; зазеваешься — будешь лететь не одну сотню метров до дна долины. Если раньше не напорешься на гуайяву.