Золотые рыбки

Судакова Алена

— Хочешь, я отвечу?

— Мне все равно.

Неужели она вернулась домой? Осознание, что она жива, проникало в каждую клеточку, разносилось с кровью по венам. Но оболочку страха пробить оказалось не так просто. Успокаивали родные стены, привычный запах и — присутствие Семена.

Он включил сотовый, ответил Мимочке.

— Что вы паникуете? Жива она… Да! Нет, приходить не стоит. Ей сейчас нужно побыть одной.

Алена слабо усмехнулась: раскомандовался!

По домашнему телефону звонил Аленин брат. С ним Семен разговаривал как по полицейскому протоколу.

Сквозь обрывки дремоты до Алены доносились «меры безопасности», «наружное наблюдение», «средства защиты». Потом она поняла, что средства защиты — это бронежилет, а не то, что пришло в голову в первый момент. Она неожиданно для себя рассмеялась. Потом из глаз ручьем хлынули слезы.

— Это нормально, — успокаивал Семен. — Запоздалая реакция на стресс.

Алену колотило, не помогало ни теплое одеяло, ни горячий чай, который приготовил Семен. Он уже научился ориентироваться в ее кухне!

— Сейчас не самое лучшее время для разбора полетов, но зачем ты отнимала сумку? — Семен присел на край постели. — Ты должна была отдать ее — и все!

— Отдать — и все! — передразнила она через стук зубов. — Я собиралась, но он меня оскорбил!

— Братки по-другому говорить не умеют. А ты его разозлила. Это как плеснуть в огонь бензин!

— Лебезить перед ничтожеством не умею! — огрызнулась Алена.

Семен внимательно посмотрел на нее, дотянулся и убрал прядь волос с лица. Мгновенное прикосновение обожгло не хуже того огня с бензином.

— Вижу, тебе лучше, — он поднялся со вздохом. — Тогда я, пожалуй, пойду.

Алена перестала пить чай:

— Ты куда?

— На работу. Мне пора, — усмехнулся Семен.

Отставив пустую чашку, Алена вылезла из-под одеяла.

— Как это пора? Я должна остаться одна? А если они заявятся ко мне домой?

Семен скользнул взглядом по ее разорванной блузке и по тому, что виднелось под ней.

— Не заявятся.

Он поправил бронежилет, в котором выглядел толстокожим носорогом. На самом деле — толстокожий! Неужели трудно понять, как он сейчас нужен ей?

Алена встала с постели и закрыла дверь, отделяющую комнату от прихожей.

— Мы так не договаривались! Мне страшно одной! Вы должны меня защитить. Обязаны! — выкрикнула она.

Они незаметно перешли обратно на «вы».

— Я не обязан вас защищать! — разозлился Семен. — Позвоните подруге. Она все равно рвалась сюда. Пусть приезжает, утешает, выслушивает…

— Не указывайте, кому мне звонить!

— Я не собираюсь ни указывать, ни оставаться здесь. Б няньки не нанимался! — отрезал Семен.

Он подошел к Алене, положил руки ей на талию, приподнял над полом и переставил в сторону. Как деревянного истукана! Но она не привыкла быть простой деревяшкой. У нее есть права на защиту!

— Эй, вы!.. Не смейте трогать меня! Вы такой же, как те бандиты.

Семен вернулся, обжег злым взглядом:

— Не советую сравнивать меня с бандитами!

— А то что?

Он молча пошел к двери, рванул ее и так же яростно захлопнул.

Когда он начал снимать бронежилет, Алена с готовностью бросилась помогать. И слов не понадобилось, будто заранее

сговорились, кто что делает и где чьи руки будут. Ни разу не запутались, не столкнулись: Семен расстегивал Аленину блузку, она — ремень его джинсов. Он стягивал с нее брюки, она — его футболку. Когда надоело путаться в остатках вещей, они просто упали на постель и принялись целоваться. В какой-то момент Семен отстранился от нее и рыкнул:

— Не пожалеть бы потом!

— Ни за что! — убеждала Алена, скидывая то немногое, что еще оставалось на ней.

Семен громко втянул в себя воздух и выдохнул:

— Класс!

Что именно класс, Алена не поняла да и не очень к этому стремилась. Она тоже могла воскликнуть: «Супер!», чувствуя силу его рук. Но он ни разу не сделал больно или неприятно.

Ей нравилось то, что он позволяет делать с собой все, что ей взбредет в голову. Ложится, чтобы ей было удобнее, молчит, если она просит, рычит, когда ей хочется увидеть тигра. И, как настоящий кавалер, всегда пропускает даму вперед…

* * *

Вадим наблюдал за Зизи. Рыбка оклемалась, теперь он мог выпустить ее в общий аквариум.

Рыбки и воспоминания о матери занимали все его мысли. О Кате, ожидающей его звонков, он думал редко. А она настаивала. Времени, проведенного в лесу на поляне, ей было мало. Она, как ненасытная шлюха, требовала еще и еще, теребила за впалые щеки, извивалась на нем, как большой слизняк. В конце концов Вадим скинул ее и принялся одеваться. Он достаточно поцарапался о ветки и мелкие камни, засыпал волосы песком и землей. Никакого удовольствия не получил.

— Вадик… Ты куда?

Катя лежала на земле — большая, белая, противная. Он отвернулся.

— Домой.

— Почему? Мы же только начали!

Хотелось крикнуть ей в лицо, чтобы она искала себе другого кобеля.

— Я устал! — ответил он, направляясь к тропинке.

Она поспешно натягивала белье — позади раздавалось неприятное сопение.

— Вадик, мальчик мой, подожди! Куда же ты уходишь от своей мамочки?

Он думал, что ему понравится привычная игра: он — маленький мальчик, она — его любимая мама. Но как только из уст Кати вырывалось слово «мама», Вадима выворачивало наизнанку. Ее хрипучий голос вызывал у него отвращение. Разве может его мать говорить противным голосом? Он должен звучать как флейта в райском саду! На этот раз он ошибся. Жалость сыграла плохую шутку.

— Вадик, стой!

— Ну что тебе?

— Когда мы еще встретимся?

— Я позвоню.

Он не звонил ей уже несколько дней. Может, она сама поймет, что дальше ничего не будет?

Вадим встал на стул, покопался на антресоли и достал заветную шкатулку. В ней он хранил самое дорогое: открытки от матери на его дни рождения, безделушки, сделанные ее руками, пакет с локонами его Золотых Рыбок. Вещи — тлен. Волосы — другое дело. Они имеют запах шампуня или духов, цвет, структуру. Их можно гладить, перебирать, прижаться к ним щекой. А еще он мечтал сделать из них какую-нибудь безделушку. Сидеть потом вечерами, смотреть на нее и наслаждаться «Лунной сонатой».