Золотые врата. Трилогия
Шрифт:
– Руки в гору, мужики, я шутить не буду, – он быстро перевел ствол ТТ от одного к другому.
Кривая улыбка поползла по лицу того, что стоял слева, он что-то коротко сказал и подался в сторону, одновременно сдергивая автомат с плеча.
– Руки! – отчаянно крикнул Кривокрасов.
Краем глаза он увидел, как второй, с рацией за спиной, вдруг замер, глядя ему за спину, но первый уже поднимал ствол короткого автомата. Падая, Михаил нажал спусковой крючок, перекатился и, увидев, как его противник мешком оседает в
Автомат уже был у того в руках, но он как-то странно запрокинув голову, валился навзничь. Автомат задергался, пули ушли в небо, дробное эхо растворилось среди болотистой равнины. В нескольких шагах от него стояла Мария. Ее руки были направлены на солдата, скрюченные пальцы шевелились, будто перебирая что-то невидимое.
Кривокрасов поднялся, осторожно приблизился к застывшим телам. Тот, в которого он стрелял, лежал, уставив глаза вверх. Куртка на груди, вокруг аккуратного отверстия напротив сердца, быстро намокала кровью. Михаил взглянул на второго и, судорожно вздохнув, быстро отвернулся.
Мария стояла, обхватив плечи руками, ветер трепал ее волосы, обнаженное тело покрылось гусиной кожей.
Кривокрасов принес ее одежду. Женщина была словно во сне. Он помог ей одеться, натянул сапоги, надел малицу и, подойдя к убитым, подобрал оружие.
– Мария, нам надо идти. Надо доложить Назарову.
– Да, – кивнула она, – пойдем.
Он подхватил ее под руку и почти бегом потащил на сопку.
– Что ты сделала с ним?
Она остановилась, он, обернувшись, увидел, что она смотрит ему в глаза спокойно, будто ничего не случилось.
– Я сделала то, что должна была сделать. Он хотел убить тебя.
Возле ворот они встретили Серафиму Григорьевну Панову. Опираясь на палку, она ковыляла от берега, часто останавливаясь и подставляя сморщенное лицо солнцу. Увидев Николая с Марией, она склонила голову к плечу, остановилась, поджидая их.
– Вот и молодцы, детки, – сказала она, одобрительно кивая, – война – войной, а жизнь – жизнью. Люби ее, Михаил. Не каждому такое счастье выпадает.
Кривокрасов, покраснев, опустил голову и прошел мимо.
– Черт, – выругался он, – что у нас, на лбу все написано.
– Ты стесняешься этого? Если хочешь, мы можем жить дальше, будто ничего не случилось.
Он резко остановился.
– Ты что? Что ты говоришь?
Мария улыбнулась, глаза ее блестели, от быстрой ходьбы она разрумянилась.
– Серафима Григорьевна видит многое из того, чего не замечают другие.
– Ух…, как-то это необычно, что ли. А-а, – он махнул рукой и на глазах часового обнял ее, – да пусть все знают.
Она поцеловала его и высвободилась.
– Я пойду к себе. Приходи, как освободишься.
– Обязательно, – он посмотрел ей вслед, с трудом подавляя желание догнать, закружить, заорать нечто несуразное от восторга.
– Быстро вернулись.
Михаил
– Похоже, десант мы уже прозевали, – сказал он.
Улыбка слетела с лица Назарова. Он взял один автомат, вытащил магазин, передернул затвор.
– МП-38-40, – сказал он, – хорошая машинка, особенно для ближнего боя. Сколько было человек?
– Двое и было, – пожал плечами Кривокрасов.
– Хоть бы одного живьем взял, эх, Миша.
– Да я стрелял-то в одного. А потом, понимаешь, не привык я так вот, с ходу, людей дырявить. Любой бандит, если не под марафетом, лапы без разговоров поднимает, а эти… Но грамотные парни, я уж думал – конец мне.
– Ну, и как же выкрутился?
– Я же говорю: одного я приложил, это точно. Пуля в сердце попала. А другой…, даже и не знаю. Я когда обернулся к нему, он уже падал, а напротив него Мария…, то, есть, товарищ Санджиева стояла и вот так пальцами делала, – Кривокрасов вытянул руки и показал, что он успел разглядеть.
– Как, как? – заинтересовался Барченко, до сих пор стоявший молча.
– Вот так!
– Вы осмотрели этого человека?
– Там и осматривать нечего, Александр Васильевич, – сказал Кривокрасов, – такое впечатление, что он умер месяца полтора-два назад. Уж я-то видел такие трупы.
– Очень интересно, – пробормотал Барченко.
– Ну, это кому как.
– Так, вот, что, Михаил, – сказал Назаров, – бери двух бойцов, обыщи трупы и все, что обнаружишь – документы, карты, оружие, рацию, все неси сюда. И скажи бойцам, чтобы лопаты захватили. Пусть похоронят по-человечески, пока песцы да медведи не объели.
– Понял, – кивнул Кривокрасов и зашагал к казарме.
Назаров повернулся к профессору, который в задумчивости протирал очки платком.
– Что вас так заинтересовало, Александр Васильевич, – спросил он.
– Видите ли, боюсь, Мария Санджиева кое-что не договорила, когда я с ней беседовал, перед отправкой сюда, в лагерь. Выбора у нее не было – десять лет, без права переписки, думаю, вы знаете, что это такое. Или сюда, работать под моим руководством.
– Она не та, за кого себя выдает? – насторожился Назаров.
– Она сказала мне часть правды, теперь, после рассказа товарища Кривокрасова, я узнал то, о чем она умолчала.
– Так поделитесь.
Барченко нахмурился, надел очки и тяжело вздохнул.
– Я не уверен, что эти знания вам пригодятся, более того, я не уверен, что вы, как атеист, сможете их оценить. Тем более, что я догадываюсь о вашем скептическом отношении к нашей работе. Но, если вы настаиваете, я попробую.
– Профессор, поставьте себя на мое место. Я обязан обеспечить вашу безопасность и вдруг я узнаю, что один из ваших сотрудников не тот, за кого себя выдает! Что прикажете делать?