Золотые врата

Николаев Андрей Евгеньевич

Три шага в ширину, пять в длину. Серые каменные стены, холодные, шершавые. Окно под потолком, забранное решеткой. У стены койка, заправленная тонким одеялом, в углу, возле двери параша.

Прошла неделя, как Александра Назарова привезли на Лубянку. Отобрали все: личные вещи, ремень из брюк, шнурки из ботинок. Даже портсигар, который подарил Котов. Хотя доставившие Назарова с аэродрома видели, как Леонид Александрович лично подарил портсигар Александру, пожелал удачи. Нет неприкасаемых, нет… Доходили слухи и в Испанию, может уже и сам генерал Котов…

Пять

шагов к окну, пять к двери. Парижский костюм, по последней европейской моде, превратился в мятую непонятного происхождения тряпку. Поначалу Назаров аккуратно складывал пиджак и брюки, но, продрожав две ночи от холода, плюнул и спал не раздеваясь. Галстук тоже отобрали, белая рубашка стала серой. В первые дни по ночам снилась Испания – ночевки в горах под пронизывающим ветром. Это видимо от того, что в камере было холодно. Теперь не снится ничего. Выключают свет, он ложится в постель и будто обухом по темечку. Провал в сознании до утра. Днем спать не разрешается, вот он и бродит от двери до окна, как таракан, угодивший в школьный пенал. Бродит, ощупывает усиками стены, ждет, когда откроется крышка, чтобы дать стрекача. Назаров невесело усмехнулся. Приходят же такие сравнения. Здесь даже если крышка и откроется, никуда не сбежишь. Но почему не водят на допросы. Иногда мимо камеры проводят кого-то, потом возвращают. Назаров прижимался ухом к двери, слушал. Молчаливые тюремщики, молчаливые заключенные. Кроме шагов по коридору мимо камеры ничего не слышно. Он в сотый раз перебирал в памяти свои действия за три года в диверсионном отряде республиканцев. Рейды, бои, возвращения, снова рейды. Обычная солдатская работа. В чем же дело?

Назаров уже приспособился определять время по свету, падавшему в узкое окно. Сегодня ему показалось, что лампочку в камере погасили раньше, чем обычно. Он, не раздеваясь, лег на койку, но заснуть не смог – возникло чувство, что сегодня что-то изменится.

Час ожидания, может чуть больше, или чуть меньше. В тюрьме, в одиночке, время не имеет большого значения.

Шаги в коридоре замерли возле двери его камеры, он спустил с койки ноги, сел, выжидающе глядя на дверь. Скрежетнул замок, на пол упал прямоугольник света.

– На выход с вещами.

Назаров сунул ноги в ботинки, подхватил пиджак. Ботинки болтались на ногах, хлопали каблуками по полу.

– Руки за спину, лицом к стене.

Охранник в черной фуражке с синим околышем, в темно-синей тужурке с одной продольной полоской на петлице запер дверь. Вид у него был сонный и равнодушный.

– Направо, вперед.

Кто-то сейчас слушает в камере шаги мимо двери и радуется, что ведут не его, а кто-то, возможно, так же, как и Назаров, уставший от ожидания, желает скорейшего исхода. Какого? Все равно. Уже все равно.

В конце коридора охранник отомкнул решетку. Другой охранник, в такой же форме, но с кругом белой эмали в петлицах, повел его дальше. Из подвала, по служебной лестнице они поднялись на третий этаж. Широкий пустынный коридор, отделанные деревянными панелями стены, запертые двери. Возле одной из них охранник остановился, постучал, открыл

дверь и отступил, пропуская Назарова. Войдя следом, вытянулся перед офицером со шпалой в петлице, сидящим за небольшим столом.

– Заключенный Назаров доставлен.

– Можете идти.

Офицер медленно поднялся из-за стола. Он был на полголовы ниже Александра, с редкими прилизанными волосами на костистом черепе. Остановившись в двух шагах, лейтенант скептически оглядел его, потянул носом, брезгливо сморщился.

– Надо бы, конечно, отмыть, ну да ладно, – как бы размышляя, пробормотал он.

Расправив гимнастерку, он направился к высокой двери, осторожно постучал и, получив приглашение, вошел, оставив Назарова одного.

Здесь, на выходящем во внутренний двор окне, решетки не было. Назаров вытянул шею, стараясь что-нибудь разглядеть. Не удалось – поздний вечер и низкие облака не позволили ничего увидеть.

Офицер вернулся, оставив дверь приоткрытой.

– Заходите.

В кабинете горела только лампа с зеленым абажуром в конце длинного письменного стола темного дерева. Вдоль стола стоял ряд вплотную придвинутых стульев. В торце стола, откинувшись так, что лицо скрывалось в тени, сидел человек в форме Государственной Безопасности. Назаров различил три ромба в петлице, попытался вспомнить, какому рангу соответствуют три ромба, но не смог.

– Земцов, – негромко сказал мужчина, – организуй два стакана чаю. Вам с лимоном, Александр Владимирович?

– Э-э…, – смешался Назаров, не ожидая такого приема, – да, если не затруднит.

– Не затруднит, – усмехнулся офицер, – проходите поближе, присаживайтесь. Разговор предстоит долгий.

Назаров подошел ближе, отодвинул стул с высокой спинкой, неловко присел, прямо таки чувствуя, что распространяет запах немытого тела.

Офицер подался вперед, лампа осветило его усталое лицо с резкими глубокими морщинами на лбу. Выдающийся вперед подбородок говорил об упрямстве и сильной воле, покрасневшие глаза пытливо смотрели на Александра.

– Поздравляю вас, Александр Владимирович, ваша проверка закончена. Можно сказать, что все почти в порядке.

– Благодарю…, – Назаров вскочил со стула, – простите, я не знаю вашего звания.

– Это простительно. Да вы сидите. Вас ведь не было в стране три, нет, почти четыре с половиной года?

– Так точно.

– Я комиссар Государственной Безопасности третьего ранга. Ваше звание в нынешней табели о рангах звучит, как лейтенант Государственной Безопасности, что соответствует общевойсковому званию капитан.

Комиссар встал из за стола, заложил руки за спину и прошелся по кабинету. Из приемной, постучав, вошел лейтенант с подносом, на котором стояли два стакана в подстаканниках, небольшой чайник, блюдце с лимоном и сахарница. Комиссар принял у него поднос и отпустил кивком головы.

– Вам покрепче?

– Если можно.

– Можно, можно. Кладите сахар, берите лимон.

Назаров размешал сахар, поднес стакан к губам. От запаха свежего чая и лимона закружилась голова. Комиссар с легкой усмешкой смотрел на него.