Золотые яблоки
Шрифт:
— Неважно. «Катюша» — хорошая песня.
Тяга у людей к культуре огромна. Для нас делали все, чтобы мы как можно больше всего повидали, побывали в театрах. Но иной раз по растерянным лицам наших сопровождающих было понятно, с каким трудом им приходится доставать билеты. Перед началом спектаклей у входа — не протолкаться. Рядом, на площади, у стен — сотни велосипедов. Они принадлежат тем, кто уже достал билет: вьетнамцы и на работу, и в гости, и на свидание с девушкой, и в театр — везде и всюду на велосипедах.
Жаловаться нам не приходилось: слушали оперу, были в цирке, посещали музеи и буддийские храмы с их великолепными скульптурами. Но самое сильное впечатление оставили
Песни эти напоминали нам наши военные годы…
Нам показалось, что во Вьетнаме все поют. Веселый шофер мчится со страшной скоростью по узкой дороге, гудит и распевает во все горло, горничная в гостинице, забывшись, начинает петь на весь этаж, официантка подает на стол и мурлыкает песенку. Что оставалось делать нам? Борода, обладающий недурным голосом, на одном из самодеятельных концертов терпел, терпел, а потом сорвался с места, обнял за плечи молоденькую вьетнамку кукольной красоты Нгок (по-нашему Изумруд) и спел вместе с ней «Пусть всегда будет солнце». А потом сказал:
— Я воевал с фашистами, домой пришел инвалидом. Самый радостный день у нас был — День Победы. Буду радоваться за вашу Победу.
Мы все, и русские, и вьетнамцы, наградили его аплодисментами.
Выступает самодеятельность города Хайфона. Объявляют: песня о победе вьетнамского народа на дороге номер девять, песня о сопротивлении французским колонизаторам, песня о борьбе с американскими агрессорами.
Поют, конечно, и народные, старинные, очень мелодичные, но основная тематика любого коллектива — военная. Да и не только коллектива. Плывем на катере по заливу Халонг. У кого есть фотоаппарат, делают снимки, охают и ахают. Я сижу на скамейке и слушаю песню, которую поет вполголоса девушка-гид. Ей бы рассказывать о красотах, мимо которых проезжаем, а она вот занялась собой. Чтобы не вспугнуть, тихо спрашиваю переводчицу: о чем ее песня?
Лан смеется и так же тихо говорит:
— Она поет: завтра проводятся учебные стрельбы, и если ты, мой милый, не будешь в учении первым, я не выйду за тебя замуж.
В песнях проявляется душевное спокойствие народа, уверенность в правоте своей, крепости.
Рано утром ханойские улицы заполняются велосипедистами. От мала до велика — все на велосипедах. Вот на одной машине едет семья: папа крутит педали, мама боком сидит на багажнике, на ее руках ребенок. Они сначала заедут в детский сад, потом к маме на работу, а уж затем папа заспешит на свое рабочее место.
Часам к десяти движение стихает. В это время чаще можно видеть пожилых женщин с пучками зелени в сетках и круглых шляпах, подвешенных на руке, — возвращаются с рынка. Иногда проскальзывает велорикша с доверху нагруженной тележкой.
Но настоящее столпотворение начинается вечером, когда кончается работа и спадает жара. Тысячи велосипедистов сплошным потоком движутся в разных направлениях. Надумаешься, как перейти улицу.
Сами ханойцы привыкли к такому множеству велосипедов…
Велосипедную сутолоку на ханойских улицах забавно копируют четвероногие артисты в цирковом представлении.
Вся цирковая труппа молодежная, есть по-настоящему талантливые артисты, все работают с азартом, страстью и оставляют очень хорошее впечатление.
Представление проходило на открытом воздухе, в парке. Полукругом к эстраде вытянулись каменные скамейки, вмещающие более пяти тысяч человек. В тот вечер, когда мы пришли, яблоку негде было упасть, взрослые, чтобы только уместиться, брали на колени своих детей-школьников. Здесь же, впервые за всю поездку, соприкоснулись мы с влажным ханойским климатом, о котором так много слышали:
Уж если есть благодарный зритель, так это наверняка ханойский. Любой номер воспринимался с восторгом. Правда, было чему и радоваться.
Выходят два комических жонглера, изображают учителя и ученика, причем, ученику не более пятнадцати лет. Учитель старается передать свое мастерство. Сначала жонглируют вдвоем — ученику иногда только приходится вступать в работу. Потом он смелеет, завладевает всеми палочками. Удовлетворенный учитель следит за ним издали. Но ученик настолько преуспевает в своем искусстве жонглирования, что вызывает у наставника черную зависть. И тот, под негодующие возгласы зрителей, по преимуществу малышей, начинает «ставить палки в колеса»: отвлекает внимание ученика посторонними предметами, толкает его, наконец, обхватывает и поднимает над головой, намереваясь бросить об пол, а палочки, как привязанные, не перестают мелькать в руках ученика. Вовсе раздосадованный учитель при общем негодовании уволакивает не перестающего работать ученика за кулисы. Наглядный пример проблемы «отцов и детей» в искусстве.
Но, как уже говорилось в начале, самый яркий и забавный номер выполнили четвероногие артисты — дрессированные обезьянки. Едва ли нашелся человек из всех пяти тысяч, который не был взволнован, глядя на эту остроумную пантомиму, рассказывающую, что делается на ханойских улицах в часы пик. Молодой дрессировщик выпустил на сцену десятка два обезьянок, каждую ростом не более месячного котенка, причем некоторые из них придерживали за пазухой детенышей. Сначала они покатались на чертовом колесе, затем сбегали за кулисы за велосипедами, и начались чудеса: делали умопомрачительные повороты, разъезжались в немыслимой тесноте. У каждой проглядывался свой характер: одна едет степенно, соблюдая правила, другая несется с бешеной скоростью, третья, отчаявшись пробраться, трусливо тащит велосипед за собой. Просто удивительно, как они в этой велосипедной каше ни разу не налетели друг на друга.
В их представлении зрители видели себя и хохотали от души.
Вчера с Бородой (живем в одном номере) проговорили до третьих петухов; как иногда говорят дети: а у нас в квартире… а моя мама… Примерно и мы; находясь за тридевять земель, почувствовали потребность хвастать своими городами, оба волжанина, и говорили: а у нас в городе…
Петухи — не для красного словца: и в Хайфоне, и здесь, в столице, просыпаемся от петушиного крика. Добро в Хайфоне, там из окон гостиницы, выходящих во двор, видны уютные домики, полузакрытые зеленью плодовых деревьев. Там да, но здесь, в столице, в центре города…
— Договорились, нечего сказать, — ворчливо заключил Борода, повертываясь на своей жесткой койке под москитной сеткой. — Теперь не выспаться.
Не только не выспались, пропустили завтрак. Вскочили от оглашенного крика молодого Хиня.
— Автобус стоит! — орал он в дверях номера. — Семь раз ждать, а? Быстрей! Быстрей!
Вскочили, кое-как умылись. Автобус действительно ждал только нас.
Оттого, что голодны, а ехать далеко, начинаем дуться на своих товарищей: не могли позаботиться, разбудить. Хинь насмехается: