Золушка и Дракон

Михалкова Елена Ивановна

Сергей вспомнил Ольгу Григорьеву и представил их рядом, Золушку и Принца. Пусть не было мачехи, злых сестер и грязной каморки с вездесущей золой, но была тоскливая беспросветная жизнь, была мечта о сказочном будущем, вырастающем вдали, за лесом, словно недосягаемый для замарашки золотой замок на высокой горе.

«Чем не Золушка?»

Но Сергей знал чем. Эта волевая женщина, сумевшая переломить обстоятельства в свою пользу, была слишком сильной и упорной. Она мужественно выцарапывала счастье у судьбы, дралась за него, защищала свою любовь и ее же оборачивала оружием. Другого у нее не было.

Маленький стойкий воин против дракона, обжигавшего ее пламенем из десятка пастей, безжалостно клеймившего огнем: потаскушка, дешевка, грязная деревенская девка, расчетливая лгунья.

Принц, к его чести, оказался непоколебим, но что стало бы с девушкой, окажись на его месте другой, более уступчивый юноша? Осталась бы она в Вязниках, оплакивая искалеченную жизнь, или выбралась бы, бежала, как та, другая, бросившая ребенка и пытавшаяся искупить это под конец жизни?

Сергей ни секунды не сомневался, что не осталась бы. Но и не сбежала бы. Такие, как она, не бегут.

Бабкин, последний раз читавший сказку о Золушке в семь лет, вдруг задумался о ее героине. Он поискал слово, которое, как ему казалось, лучше всего характеризовало ее, и наконец нашел его.

«Кротость».

– Непротивление злу насилием, – вслух сказал он, усмехнувшись.

«Да, пожалуй, так».

Ольга Григорьева была слеплена совсем из другого теста, и слово «непротивление» в ее словаре не встречалось. Если она и была Золушкой, то Золушкой в железных башмачках, упорно продиравшейся сквозь чащу без всякой надежды на фею – в глазах ее отражаются огни замка, взгляд пылает, и не только то, что впереди, заставляет ее идти, но и то, что осталось за спиной: нечищенный котел над чадящим очагом, убогая постель, окна в золе и копоти.

Такая трактовка оказалась Бабкину не по душе. Золушка в доспехах воительницы не вписывалась в знакомый с детства образ, как если бы Сергею предложили представить Красную Шапочку в волчьей шкуре, небрежно наброшенной на плечи. «Вообще-то шапочка у нее была серая, из волка, просто носила она ее мясом наружу», – припомнил он чернушную школьную шуточку, усмехнулся и двинулся к площадке, на ходу разминая руки.

Подойдя к турнику, Бабкин подпрыгнул, ухватился за гладкую железную палку. Выдохнул – и принялся считать про себя, подтягиваясь.

Когда он закончил, то почувствовал себя намного лучше. Надо было еще пару дней назад сюда прийти, подумал Бабкин. Он позанимался еще немного и вдруг остро ощутил, что хочет есть.

Радостное ощущение владения своим телом, легкая эйфория, охватившая его после занятия, немедленно покинули Сергея, и он остался наедине с недовольным желудком. Брюзгливое бурчание заставило его поморщиться. «Хорошо еще, что никого поблизости нет».

Из чувства противоречия Бабкин направился не к коттеджу, как собирался, а в противоположном направлении, решив закончить занятие пробежкой по лесу. В ответ желудок злобно сообщил, что затея эта идиотская и он категорически возражает. Но Сергей, стиснув зубы и стараясь не прислушиваться к предательскому бурлению, рассудил, что нужно отвлечься от мыслей о еде и показать взбунтовавшемуся организму, кто хозяин.

Он выбрал не слишком быстрый темп, и поначалу бег доставлял ему наслаждение. Бабкин выкинул

из головы все мысли о расследовании и только считал про себя, чтобы не сбить дыхание: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Солнце светило по-августовски, слегка отстраненно, из кустов вдоль дорожки выпархивала потревоженная птичья мелюзга, в ушах шумел лесной ветер, и Сергей уверился в том, что идея с пробежкой была абсолютно правильной.

Решив, что на сегодня хватит, он перешел с бега на шаг, а потом, отдышавшись, и вовсе остановился, прикидывая, каким путем вернуться обратно. Он забежал довольно далеко и не был уверен, что дорожка выведет его в правильном направлении. И как раз тогда, когда Бабкин потягивался, глубоко вдыхая звенящий сосновый воздух, организм преподнес ему пренеприятнейший сюрприз.

Вместо смолистого аромата августовского леса, который хотелось втянуть в себя и не выдыхать, сыщику в нос ударил пошлый, но крайне настойчивый запах копченых шпрот.

Бабкин вздрогнул. Обонятельная галлюцинация была такой яркой, что он воочию представил узкую банку, обклеенную полосой черной бумаги, на которой большими желтыми буквами выведено: «Шпроты в масле».

Он нервно сглотнул, убеждая себя в том, что запах навеян горькими думами о еде. Здесь неоткуда было взяться шпротам! Вокруг стоял лес, не испорченный помойками, не изуродованный «местами для пикников», не превращенный в парк для туристов! Неподалеку от Бабкина поднимался заросший травой холм, вокруг которого кустилась малина, и кое-где даже виднелись мелкие рубиновые ягодки, поклеванные птицами. Вот чем должно было пахнуть! Малиной!

Бабкин фыркнул, отгоняя наваждение. В ответ лес утвердительно завонял рыбой. Бабкин зажмурился. Пока он стоял, закрыв глаза, со всех сторон выросли ароматные копченые рыбешки. Его окружал лес из консервов. Шпроты колосились на поле за лесом. В озере, играя и подпрыгивая над водой, носились безголовые кильки и салаки, а само озеро пахло маслом. Повсюду, куда ни плюнь, были только они, и Сергей взвыл, осознав окончательно и бесповоротно, что никуда ему не деться от этого жуткого гастрономического морока.

Внизу, прямо под его ногами, раздался писк, и Бабкин открыл глаза. А открыв, тотчас отпрыгнул в сторону, потому что на дорожку из кустов малины выползала девушка в майке и джинсах. Едва у Сергея мелькнуло подозрение, что он сбрендил окончательно, как девушка поднялась и стало очевидно, что это живой человек, а не плод его воображения и не шпрота.

– Господи… – ошеломленно, чуть не заикаясь выговорила она. – Я вас не видела… Простите!

– Что вы там делали?! Вы кто? – возмутился Бабкин, смутно начиная догадываться о подоплеке своих видений.

Вместо того чтобы назвать себя, она внимательно вгляделась в него, и лицо ее осветилось радостью узнавания:

– Вы же Сергей! Вы приходили к нам, в дом Гейдманов. Вы, наверное, не помните…

И тут Бабкин в самом деле вспомнил ее.

– Мы виделись вчера. Меня зовут Лилия, я жена Олега, – смущенно сказала она, как-то неловко протягивая ему руку – вывернув узкой ладонью вверх. Ладонь была вся перепачкана в земле, и, как только девушка это заметила, она тут же застенчиво спрятала обе руки за спину: – Ой! Извините…