Золушки для холостяков

Царева Маша

Кто его мог предупредить, о чем именно, на каких основаниях и главное – за что?

Ни на один из этих вопросов я ответить так и не смогла.

Первый признак весны – это не претендентки на воспаление придатков, раньше времени оголившие ноги, и не желтые шарики мать-и-мачехи, прорезавшиеся из-под стылой еще земли.

Первый признак весны – это когда на улице можно есть мороженое, получая от этого процесса искреннее наслаждение.

Они сидели на лавочке в Александровском саду и ели эскимо.

– Ты все сделал

правильно. – Она положила красиво причесанную голову ему на плечо. Весной ей, как и всем другим женщинам, хотелось быть особенной. Вот она и отправилась в модный салон «Тони и Гай», заплатила кучу денег стилисту-британцу и вышла оттуда обновленной и такой красивой, что глаз не отвести. В ее светлых волосах появились едва заметные платиновые блики. Создавалось впечатление, что в ее прическе танцуют солнечные зайчики, которых ей неведомым волшебным образом удалось приручить.

Однако мужчина смотрел не на ее ошеломляющую прическу, а на клумбу с декоративной капустой.

– Не уверен, – вздохнул мужчина, – у меня третий день такое ощущение, как будто бы чего-то не хватает.

– Это пройдет, – предсказала она, – если тебя это утешит, то на твоем месте я бы поступила точно так же.

– И все-таки мне кажется, что она не виновата.

– Вы, мужчины, такие наивные, – протянула она, – пустила домой мужика ночевать и не виновата. У тебя гордость есть?

– Если бы не было, я бы вообще этой проблемой не парился, – разозлился он.

Она погладила его по волосам:

– Успокойся. Ты ее быстро забудешь. И потом, у нас с тобой столько дел.

– Ты права, – со вздохом согласился он, – у меня не будет времени по ней скучать. И нет такого желания, честно говоря… Но все-таки… Ну не могу отделаться от ощущения, что я поступил неправильно!

Стоило мне появиться в понедельник в редакции, как я сразу же поняла, кто столь усердно выстроил паутину козней за моей спиной.

На лице помощницы Сыромятина Аллочки сияла такая торжествующая улыбка, что, даже если бы меня и вовсе никто не подставил, я все равно заподозрила бы неладное.

Мы столкнулись в коридоре. Обычно она проходит мимо меня, как будто бы я не живой человек (старший корреспондент к тому же), а безмолвный мебельный предмет. А сейчас остановилась и даже имела наглость удержать меня за рукав, когда я хотела мрачной тенью прошмыгнуть мимо нее.

– Приветик, – елейным голосом молвила Аллочка.

– И зачем тебе это? – мрачно полюбопытствовала я.

– Что «это»? – как будто бы изумилась она. – А, ты, наверное, имеешь в виду мои новые сапоги, да? – Она вытянула передо мною свою стройную нижнюю конечность.

Сапоги ее были черными, лакированными и длинными. Как у Джулии Робертс в фильме «Красотка». Подумав о Джулии Робертс, я разозлилась еще больше, потому что коварная Алла объективно была даже красивее прославленной дивы. Правда, вспомнив о том, что в вышеупомянутом фильме звезда играла проститутку, я немного успокоилась.

– Я имею в виду Борю.

– Настя… – Она беспомощно

огляделась по сторонам. В нашей редакции приветствовались болезненные уколы, замаскированные под невинные реплики. В открытую же не враждовал никто, хотя половина работающих у нас дам отдала бы весь свой гардероб только за то, чтобы другая половина переболела оспой, оставляющей на физиономии характерные рытвинки.

– Не бойся, не съем, – ухмыльнулась я. Мне льстило, что девчонка так меня испугалась, – мне нечего с тобой делить. Ты ему не нравишься.

– Не нравлюсь? – недоверчиво повторила она.

– То есть нравишься, конечно, – пришлось признать мне, – но ничего между вами не будет. Даже просто секса. Вообще ничего.

– Настя, что ты такое говоришь…

– Мне просто надоело притворяться. И не надо делать вид, что очень меня любишь. Я старше тебя на десять лет и все прекрасно понимаю. Кстати, если ты думаешь, что молодость – это твой козырь, то все как раз наоборот.

– Почему? – пробормотала вконец растерявшаяся личная ассистентка Сыромятина.

– Потому что он любит женщин постарше, – расхохоталась я. Обычно я веду себя по-другому, но в то злополучное утро мне нравилось быть именно мегерой. Я знала, что каждая моя новая фраза дает Аллочке небезосновательный повод вкусно обо мне сплетничать. Но остановиться тем не менее не могла. – Умных женщин.

И пусть слова мои прозвучали выверенно красиво, но самым обидным было то, что я даже не до конца верила в то, что говорю. И побаивалась, что в противостоянии «интеллект – лакированные ботфорты» с огромным перевесом вполне могли победить последние.

Через две с лишним недели «холодной войны» с Сыромятиным я окончательно дошла до ручки. Я даже не заметила, как так получилось, что из симпатичной девушки в самом расцвете красоты я превратилась в чучело, от которого боязливо шарахаются встречные прохожие.

– Мать, ты бы хоть голову помыла, что ли, – качал головой Геннадий, который мужественно высиживал по нескольку часов подряд у меня в гостях, выслушивая мои однообразные стенания.

– Не твое дело, – сквозь зубы цедила я, – на твоем месте я бы вообще молчала. Ты мне все испортил.

– Не испортил бы я, так испортил бы кто-нибудь другой, – пожимал плечами он, – ваши отношения были обречены с самого начала.

– Это еще почему? – ощетинилась я.

– Да потому! Потому что он два года спокойно проходил мимо тебя и обратил внимание только тогда, когда ты впрыснула в губы коллаген. Это нормально? Что же, получается, он ценит в женщинах?

– Он обратил на меня внимание, когда я с ним заговорила, – устало возразила я, – губы здесь вообще ни при чем.

Все кончилось, разумеется, тем, что с Генкой я в очередной раз поссорилась – да так, что он в сердцах швырнул в меня ворох пустых пакетиков из-под сухариков «Емеля», которые мы мрачно грызли в процессе вербальной грызни, а я в ответ обозвала его чучелом. После чего он ушел, хлопнув дверью, и я осталась совсем одна.