Зона для Сёмы–Поинта
Шрифт:
— Ой, не нравится мне все это… — задумчиво проговорил завхоз и добавил: — Вот что, давайте свои разборки вы проведете в зоне, а не здесь, в карантинке! А сейчас — расход!
Автор поясняет, что «расходом» в местах лишения свободы называют момент окончания любых действий: хоть мирных, хоть — боевых.
Завхоз снова повернулся к Сибиряку:
— Отпусти его, земляк!
Чуть подумав, тот кивнул, разжал руку на горле, но толкнул Пашку–Гнуса в грудь и угрожающе бросил:
—
К этому моменту «быки» чуть оклемались и стали подниматься на ноги.
— Пошли отсюда! — сказал им Пашка–Гнус, презрительно сплюнув в их сторону, и пошел к выходу.
Но его догнал завхоз:
— Слушай, Паша, ты уверен, что это тот, о ком говорилось в «маляве»? Там что и его фамилия стояла?
— А как его фамилия? — спросил вдруг Пашка- Гнус.
— Сибиряк! — ответил завхоз с удивлением: по глазам собеседника он уже понял, что Пашка–Гнус действительно что-то попутал. — Никогда не спеши, чтобы не нарваться на непонятки! — тихо заметил завхоз и пошел назад в жилую секцию, чтобы успокоить Сибиряка.
А Пашка–Гнус, догадавшись, что его подвело странное стечение обстоятельств: кто мог подумать, что Сибиряк не прозвище, а фамилия? Тем не менее он был сильно раздосадован. Да, ему было обидно, что какой-то там «баклан» заставил его так испугаться, что он едва не обделался, но еще больше он переживал о том, как оправдается перед своим хозяином. Что, если этот Сибиряк, в чем он уже даже не сомневается, действительно не при чем? С чего он решил, что Сибиряк и является тем самым человеком, о котором говорил Кемеровский Винт?
И черт его дернул ляпнуть завхозу про стукача? Нет, Пашка, ты слишком расслабился: мозги перестал подключать! Ладно, ничего страшного пока не произошло, но впредь нужно быть осторожнее…
Решив на этом и остановиться, Пашка–Гнус в сопровождении побитых «быков», отправился докладывать хозяину о случившемся…
Глава 24
ЗАМПОЛИТ ДОБРОЛЮБОВ
Карантинный барак состоял из нескольких помещений для разных нужд кратковременного проживания.
Во–первых, сам жилой отсек с двухэтажными нарами, был рассчитан на прием сразу тридцати новеньких зэков.
Во–вторых, из нескольких подсобных помещений: умывальной комнаты на десять кранов, туалета на пять «очков» и небольшой комнатки с паровым отоплением, где зимой и весной можно было просушить влажную одежду.
Между входом в помещение и входом в жилой отсек располагался небольшой коридорчик с вешалкой по всей стене, где можно было снять верхнюю одежду после того, как вернулся с прогулки или перекура на территории локального участка.
Завхозом карантинного барака был Тимур Селиванович Карташов, прозванный соратниками — как Тимка–Хитрован. Это прозвище он получил за воплощение хитроумных планов в воровстве и обмане, как покупателей, так и продавцов.
Он родился и провел свое детство в Москве, но не появлялся в родном городе уже более пятнадцати
По мнению Автора, на всех местных колониях страны посланцев столицы считали заносчивыми и хвастливыми болтунами. Дело в том, что москвичи, в силу того что их детство проходило в столице, чаще оказывались более начитанными, а точнее сказать, более информированными, не в силу собственной любознательности, а потому что жизнь заставляла.
Москвичи могли иметь больше информации не только с экрана телевизора, но и из разговоров «на кухне» или за «рюмкой» чая в уличной забегаловке, в которой можно было с одинаковым успехом познакомиться и с бывшим ученым и даже с преподавателем физики. Да и вся политическая жизнь страны, именно в столице, была словно на ладони, под пристальным вниманием ее жителей.
Волей–не волей, имеющий уши, да услышит, имеющий глаза, да увидит. Вот москвичи и слышали и видели все, что происходит, как в простой, обыденной жизни, так и в политике, в которой «разбирались» абсолютно все, от домохозяек до светских львиц.
Точно так все футбольные болельщики разбираются в футболе, где на трибунах только и слышишь:
«Ну, куда ты пасуешь? Да я бы лучше смог!»
Неправда ли, до боли знакомые слова? Но это в футболе, а если такой «всезнайка» с умным видом размышляет обо всем: начиная с того, как лучше пожарить глазунью и заканчивая Космосом и политикой во всем мире? И такими «всезнайками» как раз и были москвичи.
И они, попадая в места не столь отдаленные, всем, о чем слышали, и о том, или думали, что видели, делились с коллегами–сидельцами, при этом, конечно же, привирая и хвастаясь:
Мол, «я чуть ли каждый день с Алкой Пугачихой в троллейбусе ездил, а с Вячеславом Тихоновым — в метро постоянно сталкиваюсь… Говорит, как ты, мол, Юра, Вова, Леша поживаешь? Отвечаю, хорошо, Слава, твоими молитвами!..»
Естественно, подобное не могло не раздражать местных невольников, которые действительно слаще морковки ничего в жизни не едали. А что они могли видеть в своем захолустье, если уже с утра накачивались бормотухой и не просыхали месяцами?
И, завидуя черной завистью, местные страдальцы в сердцах бросали москвичам:
— Если ты такой умный, то почему такой бедный? Почему тогда тоже сид ишь за решеткой? — и резонно вопрошали подобного «москвача», — Почему не обратишься к своему другу Тихонову, который может и у самого министра МВД тебя отмазать?