Зона индиго
Шрифт:
Вдали от скалы Кошачьей Вите сразу стало хуже. Он вдруг с болью ощутил, как хрупко и несовершенно его тело, сколь подвержено оно усталости, слабости и болезням… Удаляясь от благотворного влияния Эйи, он терял и нечто большее, чем физическое совершенство. Незаметно исчезали и другие дары. Он все так же слышал мысли людей, окружавших его, но теперь это были только невнятные шорохи, а влиять на эти мысли стало сначала трудно, а потом невозможно. Исключение составлял отец – вероятно, потому, что успел-таки глотнуть лучегорского воздуха. Но эта позорная слабость, эта зависимость от взрослых, это ощущение жизненного тупика!
В новой жизни ему понравилась только сестренка. Ему понравилось уже само то, что она была – хоть кто-то младше и слабей его! Ему понравился и ее характер. Небалованная, тихоня, кропотунья, все
Но глупая девчонка не поверила ему! Она выслушала сказку, полностью приняв ее на веру, как сделал бы любой ребенок, но не обрадовалась, не принялась мечтать, как здорово было бы встретиться с добрым и всемогущим божеством, но испугалась и расплакалась. Она не смогла объяснить, что ей внушило такой страх, и Витя понял: она чужая. Совсем чужая, другая, она принадлежит иной породе и никогда, если даже от этого будет зависеть ее жизнь, не поклонится Эйе. А значит, ее потенциал, ее скрытая мощь может быть использована против богини. И ничего с этим уже не поделаешь.
Он тосковал. Он исходил тоской, она проступала сквозь все поры его тела, истекала из глаз, циркулировала в крови. Ему казалось, что он разлучен с собственным сердцем. Незаметные, неведомые раньше болезни набрасывались на него, как хулиганы из-за угла. Его здоровье подтачивали и постоянные усилия внушить отцу мысль о необходимости уехать, вернуться в Лучегорск. Казалось, что усилия тщетны, но это было не так! Он воспринял его внушение, поддался ему! Немалую роль сыграли тут и какие-то неприятности у него на работе, и растущее охлаждение жены, и пошатнувшееся здоровье мальчика… Много скопилось обстоятельств, и все они, значительные и не очень, подводили Виктора Орлова-старшего к одному-единственному решению…
Триумф, однако, не удался. Жертвенный телец оказался слишком тощ. Отец не пригодился Эйе, хотя она и не отвергла его, позволила жить рядом с ней и с сыном. Рядом, но поодаль. Разумная доброта богини не позволяла ей отказываться даже от самого закосневшего грешника. Она была милосердна ко всем… но больше всего любила детей.
Самым большим счастьем было коротать с ней вечера. Дети приходили по двое, по трое и уютно располагались в полутемной пещере, словно на лужайке для пикника. Затаив дыхание, они слушали древние сказки и чудесные песни, которые богиня нашептывала им, не разжимая губ, не размыкая век. Недвижная, величественная, покоилась она на своем ложе, пока воображение уносило детей вслед за ее рассказом на тысячи лет назад, в волшебную страну, некогда процветавшую на месте, где ныне раскинулась Аравийская пустыня. Под жарким солнцем благоухали сады, которым дарили прохладу полноводные реки, и жили в этой стране смуглокожие и темноволосые люди, любившие равно веселиться и работать. И за свой счастливый нрав награждены они были сверх меры, когда в их страну сошли с неба могущественные существа и стали жить среди них и дарить их своими милостями. Существа эти, все подобные Эйе, были добры и прекрасны, они владели многими тайнами природы и щедро делились ими с людьми. Они хотели приблизить людей к себе, хотели сделать их совершенными, а за это просили какую-то малость… Но и этой малости было жаль людям которые оказались лишь корыстными, жадными и подлыми. Существа, которых они называли сфингами, дарили им золото, которое умели выманивать из недр своими песнями. Они лечили их от черной лихорадки и огненной чумы лекарством, приготовляемым из собственной крови. Они учили их детей, и дети становились послушны и разумны, и все это за такую ничтожную плату!
Но люди не желали ничем
Верные слуги Эйи, не желая разделить участь своего отверженного, презираемого и гонимого народа, добровольно приняли смерть у подножия скалы, ставшей отныне приютом богини.
Но, погибая, преданные служители знали – рано или поздно явится человек, который проникнет в пещеру и вырвет сфингуиз объятий бессрочного сна. Об этом вскоре заговорили все народы, причудливо искажая истинное положение вещей.
В стране, отвергнувшей мудрую власть неземных существ, стали править глупые, тщеславные люди. Они приказывали приближенным, чтобы после смерти тела их потрошили, набивали всякими снадобьями и обмазывали драгоценными маслами! Глупцы, они надеялись на воскресение, наивно полагали, что дух может вернуться в усохшее тело, как Нил возвращается ежегодно на орошаемую им землю! Но ни один из правителей-фараонов не восстал из мертвых, невзирая на благовония, золотые саркофаги, тонкие погребальные пелены и белокаменные усыпальницы! Они так и остались вялеными мумиями. Ничто не помогло им, хотя они, ничтожные людишки, и ставили охранять свои жалкие пирамиды статуи сфингов, грубые, недостоверные статуи!
Тут дети начинали смеяться над глупыми фараонами и припоминать по очереди подходящие сказки. Неужели про Белоснежку и ее гномов – это тоже о ней, о Эйе? Да, конечно! А «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»? Ну разумеется! Это еще что! А отчего Ленина не похоронили, а забальзамировали и выставили на позорище? Тоже надеялись, что воскреснет? О да! Один шибко умный египтолог заполучил и расшифровал древнюю надпись… Иероглифы-то он знал, а вот в реалиях современности плохо ориентировался, вот и навлек на себя немилость нового вождя и сгинул, не дотянув даже до конца следствия, а кроме него, знатоков древней культуры как-то не нашлось!
Это все правда, дети, – кивала тяжелой прекрасной головой Эйя. Но, как ни жаль, бессмертие недоступно людям. Все, что подразумевается в этих сказках и документах, относится только к сфингам. Но и тут есть тонкости… Впрочем, вам рано об этом думать. Потом, позже когда придет час, Эйя скажет вам, что вы должны сделать для ее бессмертия, для укрепления власти ее и появления новых сфингов. И в этом богиня особо рассчитывает на тебя, Победитель!
И дети с завистью смотрели на Витю, везунчика, счастливчика! Но и зависть их была чиста и прохладна, как родниковая вода. Там, где нет любви, не может быть страстных чувств, а любви в этих детях не было, их любовь выпила сфинга, стремясь поддержать в себе темную, чужую жизнь.
Время шло, и дети взрослели, и к Эйе приходили новые питомцы детского дома «Лучик», и не только они. Даже вполне благополучных детей, росших в семьях, как невидимым магнитом притягивала скала Кошачья. У них тоже находились свои беды и обиды. Кому-то родители не давали завести собаку, на кого-то вообще не обращали внимания, занятые сами собой, кого-то в пионеры не принимали из-за троек, с кем-то не хотели дружить одноклассники, кого-то отверг понравившийся мальчик… И копилась в детских душах оскорбленная любовь, которую некому было принять, которая никому не была нужна. Кроме Эйи, конечно.