Зона недоступности

Бондарев Михаил Сергеевич

Один из них — дюжий рыжеволосый мужчина с квадратным лицом и жесткой линией рта — спокойно и даже с каким-то вызовом разгляды­вал Ситникова, другой — белокурый, худоща­вый, бледнолицый — стоял понурив голову, как- то съежившись.

— Этот меньшой и пырнул Прохорова но­жом,— сказал Печников.— Двух нарушителей товарищ Тэмгэн ухлопал, отстреливаясь. Был еще один, вроде чукча или эскимос — не разбе­решь, так тот удрал. А эти прикрывали его от­ход. До последнего держались, мерзавцы!..

Печников был красный от возбуждения, в зрачках его серых глаз вспыхивали недобрые огоньки.

— Ладно.

Разберемся. Товарищам Тэмгэну и Прохорову оказать первую помощь! Задержан­ных — в угловую комнату! Выставить часового!— распорядился мичман.— Сундук в склад!

В угловой комнате было холодно, и рыжий сразу же потребовал, чтобы их перевели в теп­лое помещение и накормили.

— Ну и нахалы! — задыхался от злости Те рю­шки.— Будь моя власть — угостил бы я вас чем ворота подпирают... Мистеры-твистеры...

Ситников о всех событиях доложил в базу. Вскоре была получена ответная радиограмма. В ней сообщалось, что к наблюдательному посту вышел катер с пограничниками. Командиру по­ста предписывалось не принимать никаких мер для поимки ускользнувшего человека. Остава­лось только ждать. Катер будет не раньше чем часа через четыре.

Сундук и парашюты перенесли в склад. Поме­щение опечатали и выставили у дверей часового.

— А что в том сундуке? — полюбопытствовал Терюшин. Мичман сердито сузил глаза:

— В наши функции не входит интересоваться такими вещами. Вот прибудут пограничники... Идите на отдых, товарищ Терюшин!

Конечно, мичману и самому хотелось узнать, что в том сундуке, но он решил не открывать его.

Для него было ясно одно: находка эта иностран­ного происхождения. Тэмгэн и Рультынэ, по-ви­димому, случайно наткнулись на сундук и, сами того не подозревая, помешали шпионам. Можно было бы допросить задержанных, но Ситников здраво рассудил, что следственные органы сде­лают это лучше него. Сейчас самое важное — дождаться катера, а тогда можно будет вздох­нуть облегченно. Мичман не любил никаких про­исшествий: они вселяли дух беспокойства, меша­ли службе.

Очень тревожило состояние старого Тэмгэна. Охотник потерял много крови. Пуля угодила ему в левое предплечье, другая засела в пояснице. Санинструктор Глушаков только разводил рука­ми: дескать, здесь мое искусство бессильно, нуж­но ждать врача. Рультынэ сидела у изголовья деда и прислушивалась к его дыханию. В ее больших черных глазах была беспокойная грусть. Прохоров здоровой рукой гладил ее по волосам и негромко говорил:

— Ничего, ничего, Рультынэ, все обойдется хо­рошо. Вот увидишь, все образуется. Помнишь, дед рассказывал, как он побывал в лапах у мед­ведя?..

Рультынэ молчала. Она понимала, что если ка­тер с врачом задержится по каким-либо обстоя­тельствам, то ее дед умрет.

Нет, не так она представляла себе встречу с Иваном. Ей казалось, что они встретятся обяза­тельно на берегу моря, Иван возьмет ее за руку, и они, оба веселые, раскрасневшиеся, будут пе­репрыгивать с камня на камень. А потом оста­новятся, серьезно взглянут в глаза друг другу, и внезапно забьется сердце сладко и тревожно... И он все скажет…

А теперь даже присутствие любимого человека не радует ее, хочется плакать.

...Часы тянулись томительно медленно. В аппа­ратной было жарко натоплено, и

Ситникова не­вольно клонило ко сну. Сейчас, когда закончил­ся день, наполненный разными треволнениями, можно было бы растянуться на кровати, вздрем­нуть. И все же он не отходил от локатора. От­раженные от местных предметов импульсы рас­положились на голубоватом экране наподобие россыпи звезд. Они сильно засорили один из уча­стков, но сектор, где ожидалось появление кате­ра, был чист. Мичману думалось, что командир корабля должен поторопиться, что называется, «жать на всю железку», и в то же время он по­нимал, что сгустившийся туман может испортить все дело. Эти воды изобилуют камнями и банка­ми. Нужно очень большое искусство, чтобы выйти в такую погоду в. море. Во всяком случае, катер не удастся засечь до тех пор, пока он не обогнет мыс Рынтыиргин.

Ситников два раза наведывался в комнату, где находились задержанные.

— Ну как они себя ведут? — спросил он у старшего матроса Бельды. Приземистый, плот­ный Бельды, не выпуская из рук автомата, доло­жил:

— Все время шепчутся, на часы глядят. Ждут чего-то, так я понимаю.

— А чего бы им ждать, товарищ Бельды?

— Кто же их знает. Может быть, надеются, что помощь откуда-нибудь придет. Какого-то Чимнэ все поминают.

— Добро. Смотрите в оба. От этих прохвостов всяких фокусов ожидать можно.

Слова старшего матроса заставили Ситникова насторожиться. Бельды, потомственный зверо­лов отличался редкой наблюдательностью и от­менным слухом. Из него мог бы получиться не­плохой следопыт. Да и физиономист он был хо­роший. Он легко угадывал настроения людей, чем не раз приводил в удивление товарищей. Следовательно, Бельды уловил что-то необычное в поведении задержанных, если забеспокоился. Рыжий Кен и Мэйдиг — это были они — вели себя в самом деле весьма подозрительно. Во-пер­вых, они заявили, что не намерены больше си­деть под стражей, как пленники. Они свободные люди, и если мичман сейчас же не уберет часо­вого, то и часовому, и самому мичману придется очень плохо. Они не намерены никуда убегать, но считают, что задержали их без всяких осно­ваний, не разобравшись в сути дела.

Ситников выслушал их молча и вышел из ком­наты. Глаза Рыжего Кена налились кровью, он погрозил кулаком:

— Вы дорого мне за это заплатите!

«Замыслили что-то,— подумал Ситников.—

А может, просто куражатся. Все-таки, пожалуй, нужно усилить охрану поста. Еще неизвестно, сколько бродит их по тундре...»

Но одно обстоятельство заставило мичмана из­менить свой план. Радиометрист Голицын доло­жил громким голосом:

— Цель вижу!

Все заволновались.

— Пограничный катерок чапает,— сказал кто-то.

— Быстро домчался!

— Прекратить разговоры! — резко сказал Сит­ников. Мышцы его лица взбугрились, веки едва приметно вздрагивали. Он пристально всматри­вался в экран. Отраженный отдели импульс дви­гался к центру развертки. И неожиданно по экрану разлилась белая полоса засвета. С каж­дой секундой она увеличивалась и ширилась.

— Помехи,— сказал с досадой Голицын, когда импульс, отраженный от цели, потонул в белом сиянии.

— У меня тоже помехи,— доложил радист.— Все каналы забиты. Сплошной шум.