Зона отчуждения
Шрифт:
В голове у Нины Львовна испуганным зайцем заметалась мысль: там, на детской площадке играла её внучка. А в жилом корпусе отдыхала сноха, которая осенью подарит ещё одного внука.
Стоило твари протиснуться на улицу, со сдавленным рыком женщина кинулась на него и изо всех сил сжала горло врага. Не чувствуя, как оба покатились по земле, когда гориллоид попытался стряхнуть противницу. Не чувствуя, как когти рвут спину и кромсают живот. Как клыки прокусили плечо и щёку. Главное – что есть силы сжать горло чёрной мохнатой твари… Охрана калитки покидать пост не имела права, поэтому, заметив неладное,
– Как же? Как же так? – растеряно спросил один из монахов.
– Ах же твою мать, – ругнулся подбежавший последним отец Василий.
И тут же принялся командовать:
– Быстро. Семён, на детскую площадку. Пусть хватают детей и всех в жилой корпус. Никита, пробегись по монастырю, всех безоружных туда же.
Оглядел замерших, ошарашенных трагедией людей, и рявкнул:
– Что замерли?! А если ещё кого вчера пропустили?! Бегом!
Внезапно за спиной загрохотал засов, скрипнула дверь. Все мгновенно повернулись на звук. Раздался испуганный голос:
– Можно выходить? Мне не опасно?
Из дверного проёма выглянул Костик. Кто-то сквозь зубы процедил:
– И ты, с...а такая, прятался и смотрел?
– А что мне было делать? – взвизгнул Костик. – Взять грабли и вперёд? Меня тогда убить могли. Вот если бы мне пистолет выдали…
И с накопившимся за последние дни презрением тихонько забурчал себе под нос... Не подумал, что в наступившей тишине будет слышно каждое слово.
– Ещё из-за какого-то быдла рисковать… Ай! Что вы делаете! А, больно же! Хр…
Двое мужиков выдернули его из сарая, и один тут же со всей силы дал под дых.
– Тихо! – рявкнул отец Василий. – Никакого самосуда.
От окрика все замерли на середине движения, будто игрушки с кончившимся заводом. А священник продолжил:
– Заприте его пока. Потом разберёмся. А сейчас чего встали? Бегом, детей прятать.
Судьбу Костика решали в келье игумена, как только закончили проверять заново территорию монастыря. С одной стороны, настоятеля единственного не уплотнили, с другой – келья имела вторую комнату-кабинет с отличной звукоизоляцией. Едва обитая чёрным кожзаменителем дверь захлопнулась, отрезая звуки, а командиры расселись вокруг письменного стола, Фёдор коротко сказал:
– Повесить. Завтра на рассвете.
Остальные от такого оторопели, на пару минут повисла тишина. Потом отец Василий побарабанил по полированной столешнице и осторожно спросил:
– Испугался парень. Бывает. И сразу казнить? Вчера на площадь тоже вышли драться не все. Их тоже вешать будем?
Его
– Да-да, – часто закивал он головой, – отнять жизнь легко. Но парень молод, может ещё исправится. А если мы его сейчас…
– Горбатого могила исправит, – резко отозвался Фёдор. – Меня это «возможно» сейчас волнует мало. А вот трусость… Из-за этого Костика не только погиб человек. И он не только подставил под удар жизни всех в монастыре. Хрен с калиткой, заложим кирпичом прямо сегодня. Всё равно сил охранять ещё один проход у нас нет. А если бы тварь ночью убила часового возле ворот? И открыла ворота?
Голос Фёдора дрогнул. Его дочь чуть не погибла, защищая эту калитку, и всё зря? Уже за одно это он удавил бы поганца своими руками. Но для остальных нужны были аргументы посолиднее. Поэтому Фёдор заставил себя успокоиться и холодно закончил:
– Этот недоносок при всех признался, что и не собирался идти на помощь. Ему своя шкура дороже. Как он выразился?
– «Из-за какого-то быдла рисковать», – глухим голосом процитировал отец Василий.
– А вы говорите, – зло усмехнулся Фёдор. – Вот что меня беспокоит. Мы для него – быдло, которое не жалко пустить в расход. Если его сейчас простить, дать слабину, то могут найтись и другие такие же. Тогда мы не выстоим. Повесить. Чтобы каждый потенциальный трус знал – отсидеться за счёт других ему не удастся. Или все, или никто.
Отец Василий опять забарабанил по столу пальцами, провёл рукой по бороде и негромко сказал.
– Будет с этим одна сложность. Потом.
– Отвечать за убийство? – ощерился Фёдор. – Чёрт с ним, даже если забыть, что мы в зоне ЧП. Лучше дожить до суда потом, чем сдохнуть сейчас. И ладно мы, а женщины и дети?
– Да нет, я не об этом, – вздохнул отец Василий. – Убить человека первый раз это очень тяжело. Даже если уверен в своей правоте.
В кабинете опять повисло молчание, которое прервал отец Василий.
– Вы меня убедили. Но только… Возьму грех на душу я. На том свете решат, а на этом пусть к вам никогда не приходят сны с лицами тех, кого вы убили.
– Кхе-кхе, – закашлялся настоятель. И твёрдым голосом добавил. – В монастыре игумен властен над жизнью и смертью каждого. И этого правила никто не отменял. Возьму грех на душу. Приговариваю этого человека к смерти. Исполняйте, что должно и помните: нет вины на вас. Вы лишь орудие в моих руках, как серп орудие в руках крестьянина. И мне держать ответ перед Господним престолом за загубленную молодую жизнь.
Казнь назначили на раннее утро. На площади собрали всех взрослых, не деля на мирян и монахов. Толпа негромко переговаривалась, странную конструкцию из выступающих с внутренней стороны стены досок, которую ночью соорудили два плотника, заметили все. Гадать «что» и «зачем» пришлось недолго. Двое монахов вывели Костика, со связанными за спиной руками, с кляпом во рту. Парень мелко дрожал, но скорее от холода: на ночь его заперли в подвал общежития. Зато смотрел на всех хоть и немного испугано, но высокомерно. Бить его не будут, это он уже понял. А остальное не страшно. Вот выберется отсюда, через папу он им всем покажет.