Зона отдыха
Шрифт:
Вечером все спать полегли, сестричка дверь замкнула и на боковую, а Полуторка не спит – ждет, и напильник наизготовку. Перепилил прут в окне, во двор вылез, перепилил в другом окне – в коридор влез, пошел по туалетам шастать. Нет черной плитки – есть белая. Насилу нашел: при кабинете главврача. Личный его туалет весь как есть в черной плитке. Штук там, не соврать, пятьсот! Литров на шесть потянет, с закуской.
Приставил зубило ко шву, вдарил молотком: плитка об пол – и вдребезги! Дело так не пойдёт: одному бить, другому подхватывать.
Побежал в палату, растолкал соседа-дурака
– Покурить желаешь?
– Желаю, – мычит.
– Идём, дело есть.
Привёл дурака в туалет, показал чего надо.
– Вот, – говорит, – с этой стенки собьешь, да с той. Потом и покуришь.
Тот хватанул инструменты, как даст молотком! – плитка в пыль, стена в прогиб, дом, и тот вздрогнул.
– Эй, ты, дурак, потише!
С пятой плитки приноровились – и пошло, и поехало. Плиточки по одной отскакивают, Полуторка перехватывает, в стопочки складывает. Отсчитал двести:
– Стой,– кричит, – хватит!
А тот щелкает да щелкает. Плитку за плиткой. Две стены оголил, за третью взялся. Дурак – он дурак и есть. Врезал ему по затылку, он и встал.
– На, – говорит, – сигаретку. Кури.
Перетаскал стопки к забору, а мужик тележку катит. Этот ему плитку через щель, тот – бутылки с закуской.
– Всё?
– Всё.
– По-честному?
– По-честному.
– Будь здоров, мужик. Чего надо еще – заходи, сделаем.
Забрался в кусты, в невидное самое место, к утру всё и выжрал. Два литра с закуской.
А утром – крик! Утром – вой! Дурак в туалете покурил себе, покурил, да и пошел дальше плитку сшибать. В этом сшиб, в другой перебрался: к утру все туалеты оголил. У сестер сон крепкий, не услышать.
На рассвете хватились: в туалете шум. Дурак плитку щелкает. Весь в пыли, глаза горят: не подступиться! Его на пол валят, ему руки крутят, а он орет:
– Покурить давай... Покурить... Заработано!
А Полуторка из кустов идет, ноги заплетаются:
– Чаво это – покурить... Тебе, – говорит, – уже дадено. Будет с тебя.
Тут всё и открылось. Обиделся главврач за свой туалет, и запихали Полуторку в другое отделение. Лечили его от дури, стали лечить от пьянства. Принудительно.
– Ребяты! – поет.– Володя! Коля! Ванюша! Сергей! У них там комната. Полки набиты. Бутылки стоят. Ни хрена, говорю, живете! Тут тебе и белая, тут красная, одеколон, политура – уходить не надо.
А врач мне:
– Ты и так не уйдешь. Чего пить станешь?
Я ему:
– А чего дашь?
– А чего хошь.
Гляжу: вроде, не врет.
– Этого, – говорю, – и вон того.
Наливают мне стакан белого, наливают стакан красного. Сажусь я себе за столик: всё культурненько, как в пельменной. А врач:
– Минуточку, – говорит, – мы вам укольчик сделаем.
– Делайте. Хоть пять. Вместо закуски пойдёт.
Сестра мне в руку тык! – и порядок. А за другими столами сидит всякая шелупень, в стаканах водка, одеколон, политура, кто привык к чему, и в ногах у каждого тазик. Гляжу – и у меня тоже.
– Это, – спрашиваю, – зачем?
– Это, – говорят, – потом. Пусть постоит.
Ну, ладно. Врач командует:
– Поехали!
Все выпили, и я выпил. Нормальная водка, что на воле, и красное
– Водка – плохая вещь! Водка очень плохая!
Я ему:
– Чаво это плохая? Хорошая.
Он говорит:
– Налейте ему.
Я говорю:
– Налейте.
И еще стакан. И шелупень вокруг тоже по стакану.
Врач опять за свое:
– Водка – яд! Водка вредна для здоровья!
А я:
– Чаво это вредна? Откуда тебе знать, очкарик?
Гляжу, мужик сбоку посерел весь, согнулся и всё назад, в тазик вывалил. И другой за ним. И все.
Я им:
– Мужики, вы чаво? Первый раз, что ли?
Тут чую: что-то не так. Внутри, вроде, шелохнулось. Я к врачу:
– Ты чего, гад, в водку подмешал? Меня с четырех стаканов не тошнит, а тут...
И замолк Полуторка, и заскучал, будто вспомнить тошно.
– Васёк, а дальше чего?
– Ребяты! Володя! Серёга! Колюня! Испортили они меня! Всё нутро попортили! Рефлекс тазика по научному. Всякий день иди в буфет. Выпьешь – и в тазик! Выпьешь – и в него! Обидно, ребяты: и набраться, вроде, можно, да удержать не удержишь. А этот, гнида очковая, ходит вокруг: "Водка – это плохо, водка – это яд". Народ наизнанку воротит, а ему радость, ему премия идет. Все поддаются, один я не поддаюсь. Блевать блюю, а соглашаться не соглашаюсь. Он: "Водка – яд!" А я через силу: почему яд? Нормально. Он: вред! Я: польза! Он: гадость! Я: за милую душу! Он мне с матюжком: "Пошел отсюда, пьянь-распьянь, только других мутишь. Чем водку на тебя переводить, лучше сам ВЫПЬЮ".
Мы разливаем – Полуторка жмурится. Мы выпиваем – он голову воротит. Мы закусываем – он рассказывает.
– Ребяты! Милаи! Перевели меня к другому очкарику. Который гипнозом лечит. У которого самые неисправимые. Кроватки чистые. Простынки с наволоками. Шторы задернуты. Лежим, будто младенчики, а очкарик по палате ходит да командует: "Спать!" Все: хрр да хрр, хрр да хрр... А я ни в одном глазу. Он мне: "Спать!" Чаво это, говорю, спать? День на дворе. Он: "Сестра, укол!" И апоморфин в жопу. Пять в одну, пять в другую. А с апоморфина не шагнешь, не разогнешься! Лежишь: "Сестричка, попить…" Она мимо бежит: "Тамбовский волк тебе сестричка". А очкарик за свое: "Спать!" Все спят, и я сплю. Хрр да хрр, хрр да хрр... Гипноз называется. Ты у него не поспи, враз уколы заработаешь. Пять в одну, пять в другую. Вот он и ходит, туфтарь, командует: "Водка – яд!" Все, будто со сна: "Яд... яд... яд..". Вот он опять: "Водка ужасна!" Все: "Ужасна... ужасна... ужасна..". Ты ему только не скажи: апоморфин в жопу! Пять в одну да пять в другую. Приходит комиссия: "Ах-ах-ах! Ох-ох-ох! Новое слово, новое слово – переворот!" Туфта, ребятки! Фуфло на палочке! Он им показывает: "Водка – яд!" Все, как один: "Яд... яд... яд..". И – хрр-хрр-хрр, хрр-хрр-хрр... А я, будто во сне: "Мудак ты, очкастый, и дела твои мудацкие... Хрр-хрр-хрр... Хрр-хрр-хрр..". Он им: "Слыхали?" "Слыхали". "Все, – говорит, – поддаются, один процент не поддается". "Ах, – говорят, – какое достижение! Какой низкий процент!" А на утро меня пинком под зад. Вали, говорят, отсюда, ты нам всю науку портишь.