Зона поражения
Шрифт:
— Ну что, допрыгалась, кобылка? — спросил он, опускаясь в кресло напротив Татьяны и закидывая ногу на ногу. — Хочешь выпить?
Он поманил женщину бутылкой. Татьяна даже не шелохнулась. Сидела на месте, чувствовала, как ее ощупывают две пары голодных глаз. Молодой зек зачем-то оправил на себе дорогой костюмный пиджак и, пристроившись на краешке стола, чуть наклонился вперед. Узкие его губы растянулись в улыбке. Стали видны ровные мелкие зубы.
— Выпьешь, Финик?
Молодой схватил протянутую бутылку и сделал жадный глоток. Он весь дрожал.
— Давай, Финик! — сказал темнолицый зек.
Зек вернул бутылку, поддернул костюмные брюки и вдруг вытащил нож. Свет лампы масляной струйкой изогнулся на тонком лезвии.
— Володя? — Она вопросительно посмотрела на водителя.
— Не!.. — сказал молодой и покосился, ища поддержки у темнолицего. — Володя уже ушел!
Он махнул ножом, показывая на приоткрытую дверь. Водитель опять поправил свое кашне, хотел что-то сказать, но не смог. Он взял Татьяну за руку, ладонь у него оказалась узкая, неожиданно теплая, потянул так, что женщина сразу поднялась из кресла.
— Ты, падла! Я сказал, ушел!
Старый зек сделал еще один глоток и широко улыбнулся. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ее страхом.
Водитель повернулся и слегка подтолкнул женщину к двери.
Но выйти она, конечно, не смогла. Взмахнув руками, шофер полетел на пол. Подсечку сделал тот зек, что сидел в кресле. Играя ножом, молодой уголовник по кличке Финик также заулыбался во весь рот. Несколько секунд водитель лежал совершенно неподвижно, потом тихонечко ко захрипел. Руки его напряглись, но, похоже, сил в этих руках не было. При падении шарф на горле сбился, и теперь съехал на ковер коричневой пушистой волной. Татьяна вскрикнула. Из тонкого желтого горла шофера торчала короткая стеклянная трубка.
— Ну, ты, падаль!
Сделав шаг, молодой зек ударил водителя ногой в бок. На этот раз тот даже не крикнул. По горлу прошла судорога, и из стеклянной трубки раздался только странный свист. Он посмотрел на Татьяну. В глазах было столько боли, что женщина не выдержала взгляда.
— Володя!.. — всхлипнула она. — Володя!..
— Замочить его?
— Нет, нельзя! Держи…
Бутылка опять перешла из рук в руки. Финик сделал еще один большой глоток из горлышка и смачно рыгнул. Закусил ананасом. Водитель так и не поднялся на ноги. Получив еще один удар в бок, он медленно на четвереньках выполз из квартиры. Скрипнули металлические перила, когда, ухватившись за них, он приподнялся и пошел по лестнице.
— Зачем вы его? — спросила Татьяна. — Чего вы от меня хотите?
— Любви… — вдруг пропел сидящий в кресле темнолицый уголовник. — Любви большой и неподкупной… — И повторил с проникновенным пафосом: — Нежности. Взаимности в высоком чувстве. Ты пойми, телка, душу!.. — В интонациях его появилась даже какая-то искренность. — Я два года живую бабу не видел.
— Голова, а ты и мертвую не видел! — хохотнул Финик и добавил, обращаясь к Татьяне: —
7
Перила на лестнице еще поскрипывали. Покалеченный водитель медленно сползал вниз. Татьяна замерла. Зек по кличке Финик надвигался на нее, чуть приседая, раскинув тощие руки. Жрал глазами.
— Голова, я больше не могу! — сказал он. — Голова, мне невтерпеж уже! Пиписька болит! — Он дернул головой как при судороге. — Я ее прирежу! Прирежу сейчас! — Он почти завизжал. — Не могу удержаться!
— Кончай базар! — обрезал темнолицый рецидивист. Он так и сидел, развалившись в кресле. — Врубись, шмара, — сказал он. — Мне очень хочется знать, где спрятан контейнер.
«Голова! — как-то отстраненно подумала Татьяна. — Кличка Голова. Нужно запомнить… Зачем? Наверное, у него фамилия Голованов или Головачев. А может быть, и нет. О чем я думаю?! Какая мне разница, кличка или фамилия».
— Я не знаю!.. — сказала она без интонации. — Я уже сказала… Я не знаю!
Короткий хлесткий удар в лицо. Она даже не поняла, как он это сделал. Все спуталось в голове. Вкус собственной крови и невыносимая боль. Молодой уголовник развернул женщину, толкнул вперед. У него были, казалось, ледяные железные пальцы. Татьяна задохнулась от крика. Зек ударил ее кулаком по спине и сразу же об стол грудью. Одним движением разодрал юбку.
— Голова, давай ты! — прохрипел он.
— Давай сам!
Перед глазами Татьяны оказалась керосиновая лампа — черно-желтое грязное пятно света, а дальше черная драпировка на окне, поблескивающие шляпки обойных гвоздей. Она будто выпала куда-то. Провалилась, перестала чувствовать боль. Ею овладело какое-то отупение. Будто насиловали кого-то другого. Раскачивался перед самым лицом горячий круг лампы. Парнишка хрипел, он толкал ее сзади, и от этих судорожных рывков внизу живота у женщины быстро скапливался огонь.
— Кончай сеанс!
От темнолицего рецидивиста разило водкой и одеколоном, наверное, вылил на себя полчаса назад целую бутылку.
Татьяну повалили на ковер, на спину. Сверху нависло темное веселое лицо зека.
— Выпей!
Стеклянное горлышко бутылки опрокинулось прямо на нее, с силой продавилось между зубов, и Татьяна почувствовала, как жидкая сивуха побежала по горлу внутрь.
— Где контейнер?
Перед глазами мелькнула узкая сталь, и возле ее горла оказался нож.
— Ну, сучка!
Нож медленно отступил от горла. Изо всей силы Татьяна мотнула головой. Ударилась затылком о ковер.
Пауза продолжалась довольно долго. Лежа на спине, она слышала их голоса, но смысл не доходил. Зеки пересыпали свою речь блатным жаргоном. Осторожно она ощупала себя. Кофта мокрая, воняет водкой, юбка разорвана в клочья. Чулки сползли. Металлическая застежка на перекошенном бюстгальтере повернулась на ребро и режет между лопаток.
— Убейте меня, — попросила Татьяна.