Зона сна
Шрифт:
Маргарита Петровна села за стол, весело поздоровалась со всей честной компанией и спросила, как им понравилась экскурсия. Саша Ермилова, самая в группе маленькая, русые волосики в две косички, пискнула, что экскурсия им всем очень понравилась, и поинтересовалась, почему Маргарита Петровна с ними не ходила по монастырю.
– Я, детки, сюда приезжаю уже в пятый раз, – с некоторым раздражением сказала Маргарита Петровна. – Не думаю, что Паисий Порфирьевич в отношении архитектурных особенностей монастыря мне откроет какие-нибудь новые горизонты…
Да она атеистка, отметил
А повернувшись к столу, он увидел, что его миска со щами дематериализовалась, и вместо неё на скоблёной доске сидит грязно-бурый лягушонок и внимательно на него смотрит. Даже не просто смотрит, а, как бы сказать, со значением. Вот-вот швырнёт дароносицу или кадило. Даже ладаном запахло, как ночью в церкви.
Стас закатил глаза и опрокинулся с лавки.
Ещё не открыв глаз, он почувствовал ужасающий холод, какого, пожалуй, никогда в жизни не испытывал. А когда он их открыл, то содрогнулся: вокруг торчал из снега, высоко вверх, мрачный лес, заиндевевший от мороза, а сам он валялся в сугробе, совсем без одежды и даже без нательного креста.
Стас вскочил, вернее, попытался вскочить, что далось ему с трудом. Он посмотрел на себя и не узнал своего тела: оно было как будто распухшим – минимум в полтора раза больше, чем обычно. «Уж не переселился ли я душой в Дорофея Василиади? – подумал он с нервным каким-то юмором и на всякий случай потрогал себя за лицо. Нет, лицо вроде было его собственное. – Опять сон, – решил он. – И премерзкий».
Холод становился невыносимым. Стас запрыгал на месте и замахал немеющими руками, высматривая какую-нибудь тропинку среди чёрных голых осин. Бесполезно.
Он побежал по снегу, высоко вскидывая ноги. «Не может же быть, чтобы мне на самом деле было так холодно, – подумал он в отчаянии. – Это мне снится, что будто бы мне так холодно и что будто бы я это чувствую. Умница Алёна всё правильно раз-зъ-яснил-ла… А на самом-то деле так холодно вообще не бывает!»
Он остановился, схватил горсть снега и попытался натереть себя им, как учили в скаутском лагере. Но учили-то летом, вот в чём беда! Пока оттирал руки, немело лицо и… в общем, всё остальное. Мрачный лес по-прежнему возвышался по сторонам. Ни малейших признаков ни зверя, ни человека.
В глазах образовались две слезинки и тут же замёрзли. Потом подкосились ноги, и Стас упал головой в сугроб. Вывернулся как сумел, потрогал ступни и голени и не почувствовал собственных прикосновений. Попробовал подняться – бесполезно, ноги отказывались его держать. Он валялся под ёлкой и дрожал крупной дрожью.
Спасительная мысль о том, что это сон, и сейчас он проснётся, и всё кончится, почему-то уже больше не приходила в голову. Вспомнилась матушка и квартира в Лубянском проезде, пироги, крашеные яйца на Пасху, приезд отчима из Петрограда – это было всего какой-то месяц назад… А четверть часа назад он разговаривал
Стас ощутил звериную тоску и хотел заплакать, но уже не мог. В какой-то момент дрожь унялась. Холода он больше не ощущал. Воспоминания о матушке стали ярче, объёмнее. Ему показалось, что он чувствует тепло родного дома, и он даже принюхался: не пахнет ли пирогами?..
Какие-то силуэты, похожие на индейцев-ирокезов с томагавками в руках, возникли между деревьев и приближались к нему приплясывая. Из последних сил Стас тряхнул головой и проморгался. Морок исчез, зато прилетели две вороны и, каркнув, сели на ветку прямо напротив него, стряхнув снег. В голове возник ровный звон и больше уже не пропал.
А потом он обнаружил себя лежащим на лавке в трапезной и увидел Маргариту Петровну, обмахивающую его полотенцем. Товарищи по училищу заглядывали через её плечо.
– Очнулся! Очнулся! – радостно завопил кто-то.
Маргарита Петровна присела на лавку, положила голову Стаса себе на колено.
– Ну что это такое? – сказала она таким сладким тоном, каким, наверное, разговаривал волк с козлятами после того, как кузнец подковал ему голос. – Как ты? Головка не болит?
Запас рыданий, который только что замёрз у Стаса в глотке, теперь отогрелся и вырвался наружу бурным всплеском.
– Напугал, напугал нас большой дурак, – ворковала Маргарита Петровна. – Мы его прогнали из-за стола с его мерзкой лягушкой. – И она возвысила голос, чтобы слышно было и за дверями: – Ужо мы его накажем, чтобы маленьких не пугал!
Отрыдавшись, Стас спустил ноги на пол и огляделся. Его соученики рассаживались за столом, чтобы продолжить трапезу. Только Дорофея не было видно. Алёна тоже садилась за стол и не смотрела на Стаса.
– Я был в обмороке? – спросил Стас тонким голосом.
– В нём, – подтвердила Маргарита Петровна. – На солнце перегрелся. Ничего, со всеми бывает. После города-то…
– А долго? – спросил Стас.
– Да не очень, с минуту. Глянь, Матрёна только ещё бежит.
В трапезную влетела раскрасневшаяся Матрёна.
– Что с барином? – крикнула она.
– Всё в порядке, – ответила Маргарита Петровна. – Лёгкий обморок. Голову напекло.
– Ах ты ж, Господи! – Матрёна всплеснула руками и уставилась на бедолагу с неподдельной жалостью. – Вы уж аккуратнее, барин. Хотите, я вам шанюжек к ужину напеку?..
– Хочу, – сказал Стас, сам себе удивляясь: по всем прикидкам он бы, представ перед Алёной в таком дурацком виде, должен был впасть в тоску и отчаяние, а он не впал.
– Ну и славно! – сказала Матрёна и улыбнулась белыми зубами.
На пороге возник Дорофей, полный раскаяния. Глядя в пол, он пробубнил:
– Маргарита Петровна, можно я доем?
Доцент Кованевич гневно глядела на него и не отвечала.
– Я больше не буду так шутить, – пробасил Дорофей.
– Что ж, садитесь, – сказала Маргарита Петровна с отвращением. – Но предупреждаю: ещё один такой проступок, и я ходатайствую о вашем отчислении с практики.
– Да кто же знал, что он такой слабак… – буркнул Дорофей и начал наворачивать остывшие щи.