Зона сумерек

Смирнова Татьяна Васильевна

— А что за дела с монастырскими бомжами, — спросил он.

Костерок был обложен кирпичами в три ряда. Нагреваясь, они излучали тепло, когда очаг тушили, чтобы испечь картошку. Грязные руки со страшными,

обломанными ногтями перебирали бурые клубни тут же. Руки Леший разглядел хорошо…

Внезапно он насторожился — ухо его давно уже улавливало неясные шорохи за спиной: то ли у стены, то ли в стене. А может — в соседней комнате. Негромкие такие звуки — тихий хруст и слабый шелест чуть ли не под ногами.

— Что здесь? — перебил он, оборвав чей-то обстоятельный рассказ

о затяжной войне «вольных» бомжей с «монастырскими».

— Не бойся, — Степаныч осклабился, — это братья наши меньшие из славного племени грызунов. Сегодня они тихие… Эти бестии знают все наперед, когда они спокойны — и мы не чешемся.

— А с чего бы им сегодня-то беспокоиться, — встрял молчавший до этого Сергей.

— Мало ли, — отозвался Степаныч, — Перекресток все-таки. Дело тонкое.

Леший вскинул голову — бомж смотрел на него в упор, пронзительным взглядом, и в этих глазах, жестоких и хитрых, вдруг почудилось Лешему нечто чуждое и одновременно смутно знакомое, что-то похожее на древнюю насмешку: не злую но и не добродушную. Внезапно Степаныч подмигнул… и отвел глаза, словно ничего не случилось.

А что, собственно, случилось?

— Собачки здешние, — спросил Леший, — людей не обижают?

— Нет, конечно, — Степаныч пожал плечами, — зачем обижать. Они не обижают. Они охотятся.

Повисла пауза и Леший снова услышал шорох, на этот раз как будто ближе.

— А сектанты, белые братья, появляются? — быстро спросил он.

— А пес их знат, — встрял тонкий, старческий голос, — в прошлом годе ходили тут с крестами, в балахонах, кошек черных жгли да выли дурным мявом не хуже тех кошек, а сейчас давно тихо. Говорят, таперя против них закон придумали, сажать будут, так не знаю, правда ли нет?

Закон давно есть, — ответил Леший, непроизвольно улыбаясь. Он так и не разобрал, кто из нахохлившихся фигур подал голос, все они были какие-то одинаковые… — Только по нему не садят. Надругательство над могилами, к примеру, это административное нарушение, а не уголовное.

— Закон есть а посадить не могут? Что же это за закон такой? — простодушно удивился бомж.

И снова повисло молчание. Леший соображал, как лучше перейти к главному вопросу, об исчезнувших бесследно людях и о тайне подземелий.

Легенды в городе ходили чуть не со дня его основания и первая датировалась 1382 годом, когда, как пишут в прессе "по непроверенным сведениям" Великий князь Московский Дмитрий Донской после Куликовской битвы затормозил ордынский выход за три года и запрятал серебро где-то в этих непролазных местах. Зарыл клад в землю, а сверху, чтоб никто не догадался, часовенку соорудил деревянную, верных дружинников под видом монахов поселил и стало местечко посадом. А после вокруг и целый городок вырос за неприступным каменным монастырским валом.

С тех пор княжеское это серебро только что ленивый не искал. Кладоискательский зуд поддерживало то, что в ручье, вытекавшем из под монастырской стены, обнаружились примеси серебра. Может, конечно, монастырская ключница там серебряное блюдо утопила…

Существовали и другие байки. Некоторые имели происхождение совсем недавнее, и Леший бы не поручился, что

к этому не приложил руку вездесущий Татарин.

Увлекшись размышлениями он не заметил, как в «бомжатнике» установилась живая, дискомфортная тишина, что маленький Кузя — Дракула стоит на четвереньках и по-собачьи принюхивается, а страшноватые руки сноровисто сгребают картошку. Он вынырнул из раздумий, когда по ногам деловито скользнуло серое тело и быстрым, грациозным прыжком выметнулось в дверной проем. Костер треснул и заметался. Степаныч вскочил, и на стене выросла громадная, устрашающая тень.

— Ша! — рявкнул он, — Дракула, нюхай!

Перестаньте, — детектив брезгливо поморщился. Он давно уже стоял, как и Леший. Сергей нагнулся, поднял свою куртку, без суеты отряхнул, словно не замечая сжигавших его взглядов.

— Ну!? — не выдержал Степаныч.

— Это Они.

Бомж замысловато выругался, в глазах его металась злость пополам с животным страхом.

— Далеко?

— Не очень, — сдержанно ответил Сергей.

— Твою мать! — с чувством выругался Степаныч.

Костер метался, словно тоже был напуган. Безликие тени, то ли люди, то ли что-то другое, замерли вдоль стен, как абстрактные скульптуры. Их было,

как успел разглядеть Леший, около десятка.

— Что случилось? — спросил он, — кто-то угрожает вам?

— Им не угрожают, — бросил Сергей, — их истребляют. Гончие Смерти идут за каждым из них с рождения, но первыми падут те, кто остановился. Это справедливо. Но это жестокая справедливость.

Дверь, дрожавшая от прыжков серых зверей, жалобно треснула и нижняя часть ее обвалилась. В углу сгребали полуистлевшие тряпки и доски, седенький старичок торопливо затаптывал костер, он плевался и шипел, не желая погибать.

Вдруг обнаружились факела и полумрак осветился рыжими огнями, словно средневековый замок в фильме о Робин Гуде. И Леший заметил в углу круглый люк. Он уходил вниз. В темноту.

— Дракула, встреть гостей, — бросил Степаныч. Он держал факел как

Статуя Свободы и Леший только сейчас разглядел, что бомж сравнительно молод, пожалуй, ему не больше сорока, широк в кости и должно быть, страшно силен.

— Почему я? — ощерился Кузя.

— Потому, что ты уже всех достал, — рыкнул Степаныч, — ты думал, я тебя по доброте душевной кормил, бездельника? Вот для такого случая и берег. Так что — давая наружу, не зли! А то ведь придушу, паскуду… Степаныч шагнул к нему с явным намерением перейти от слов к делу. Дракула попятился. Губа его вздернулась, обнажая мелкие желтые зубы.

— Сам иди, — огрызнулся он, и неожиданно бросился в ноги Степанычу, сбил его, пробуравил живую массу бомжей и с ловкостью хорька скрылся в лазу.

— Упустили! Холера! — Степаныч в диком бешенстве завращал глазами.

Притихший бомжатник шатнулся назад, — Кто упустил гаденыша?! Ты?! Пойдешь вместо него!

— Успокойся, — Сергей отвел руку с факелом от старческого лица с застывшей улыбкой, уже почти мертвого от страха, — Я встречу… кузенов по папиной линии.

— Р-рехнулся, парень? — сдавленно спросил Степаныч. — Я тебя не пущу, как хочешь. Ты слишком хорош, такие карты не сбрасывают.