Зона захвата
Шрифт:
Взгляд серых прищуренных глаз Метиса неожиданно напомнил Липатову фирменный ковбойский прищур молодого Клинта Иствуда. Вряд ли комитетчик слышал об этом актере, зато Андрей когда-то насмотрелся спагетти-вестернов и потому до глубины души поразился их сходством.
Липатов почувствовал себя неуютно. Как будто не было всего случившегося прежде, словно он очутился на допросе.
«Лучше все рассказать, – решил Андрей. – Представляю, как сейчас удивится его комитетская душа. Если поверит, конечно. Чтобы в такое поверить, надо быть изрядным фантазером. Уж на кого на кого, а на фантазера Метис
– Товарищ капитан, помните, перед засадой в городе я спросил, верите ли вы в существование других миров?
– Ну! – Голос капитана был отчужденным.
– Я из такого мира, товарищ капитан.
– Здравствуй, жопа, Новый год! Совсем мозги съехали, боец? – с сарказмом произнес комитетчик.
«Ну вот, а я что думал?» – мысленно усмехнулся Андрей.
А Метис продолжил:
– Я, конечно, все понимаю: за то короткое время, что мы знакомы, свалилось на тебя немало. Однако ж ты не зеленый новобранец, это я быстро просек. И вряд ли свихнешься и начнешь заскоками страдать при виде чужой смерти и крови. Или таким оригинальным способом решил уйти от ответа? Думаешь, я ранен и со мной можно легко справиться?
«Бредит что ли? – с тревогой подумал Липатов. – Вроде не похоже. Может, промедол так подействовал?»
Андрею стало совсем неуютно. Он вовсе не хотел портить только-только начавшие складываться отношения, но комитетчик будто сам напрашивался на конфликт.
Липатов заговорил:
– Ничего такого я не думаю, товарищ капитан. Мозги у меня не съехали, и уходить от вопросов я не собираюсь. Рано или поздно этот разговор все равно состоялся бы.
– Это да, – кивнул комитетчик. – И лучше тебе рассказать все, как есть. О том, что ты из Блока Регионов и что воевал на их стороне.
– Да не так все, товарищ капитан! Постарайтесь набраться терпения и спокойно выслушать меня.
– С гораздо большим спокойствием я сейчас услышал бы вышедшего на связь Коленвала или хотя бы кого-нибудь из своей группы! – упрямо возразил комитетчик. – Раз старшина не отозвался, значит, уехавшие на разборки абреки вот-вот будут здесь, а помощи все нет и нет. Надо уходить. Потом поспрошаю тебя, боец Липатов. И не рассчитывай, что спрос будет простым. Лучше расскажи все. За то, что ты воевал на стороне регионалов, никто тебя гнобить не собирается. По условиям перемирия ни они, ни мы не вправе преследовать кого-либо по политическим убеждениям.
– Хорошо, товарищ капитан. Расскажу все как есть. Пойдемте. Надо и вправду валить отсюда подальше.
Липатов взял под руку капитана, помогая подняться. Подхватил оружие и РД с документами, за которые отдали жизни столько людей.
И они поковыляли прочь от разрушенной, затянутой пылью и дымом, полыхающей фермы.
72
Разбуженный вышедшим на связь Метисом, генерал Ольховский в домашнем халате сидел в своем рабочем кабинете, устроенном в одной из комнат большой квартиры.
Льющийся через зеленый абажур старинной настольной лампы свет частично рассеивал полумрак кабинета, оставляя на дубовой столешнице яркое пятно.
Ольховский привычно расположился за внушительным столом, прихлебывая из кружечки маленькими глотками горячий
Запах в кабинете стоял изумительный, но рабочего настроя не было.
Что-то шло не так.
Генералу не давало покоя тревожное ощущение.
Поначалу, когда Ольховский только начинал свою карьеру, подобное ощущение объяснялось неопытностью и неумением полностью подчинять себе собственные эмоции. Потом такие ощущения стали приходить реже. А с годами они появлялись лишь тогда, когда обязательно должно было случиться что-то плохое.
Интуиция, скажет кто-то. И будет во многом прав. Настоящая интуиция в работе разведчика – штука редкостная и бывает далеко не у всех. У Ольховского она была. И никогда не подводила. Он не любил это чувство.
Генерал не был атеистом. Да, в церковь он не ходил, свечки не ставил и перед образами не крестился. Но на комоде в его спальне стояла небольшая иконка в посеребренном окладе. Она досталась ему от родителей.
В трудные минуты Ольховский ставил ее перед собой и напряженно вглядывался в лики святых, будто ища у них помощи и заступничества. И отнюдь не чувствовал себя в этот миг униженным и оскорбленным.
Разумеется, он не афишировал свои религиозные чувства перед товарищами по партии. Настоящему коммунисту полагалось верить в науку, в учение Маркса и Ленина и оставаться на материалистической позиции.
Для всех он был кремень и твердый профи. Никто не знал, каково ему отправлять людей зачастую на смерть и жить с этой виной перед высшими силами. Что творилось в его душе, посторонним и даже домашним было неведомо.
От исхода операции зависело многое. Доставленные Доком материалы обещали настоящий прорыв в генной инженерии. Да что там прорыв! Взрыв! Переворот в науке, опровергающий многие ее постулаты. Ольховский понимал, что эта операция самая значительная в его карьере. Для успешного завершения нужно больше информации, а вот ее-то и недостаточно. Группе Метиса, как всегда, выпала самая сложная часть работы. Именно для таких «острых» акций она и была сформирована.
После контакта с Метисом генерал немедленно отдал несколько распоряжений. Одна команда по цепочке дошла до командира роты десантников. А вторая – до экипажа транспортника.
Очередное распоряжение Ольховский отдал подчиненному, который находился на аэродроме вместе с десантниками. У подчиненного с собой имелся пакет, который надлежало вскрыть с набором высоты. В задачу подчиненного входило проконтролировать время вскрытия пакета – ни раньше ни позже.
А немного погодя поступил доклад: самолет, вероятно, сбит вместе с десантом. Спастись никому не удалось. У ребят не было ни одного шанса.