Зона зла
Шрифт:
За завтраком, сидя во главе стола, командир буднично, без аффектации произнес фразу, которая всем запомнилась на долгое время:
– Надеюсь, пробежка понравилась. Повторять ее мы будем каждый день.
И все же самыми трудными оказались не марш-броски. В них люди постепенно втянулись. Куда сильнее тело и нервы изматывали занятия на ОШП – огненно-штурмовой полосе.
Демин хорошо запомнил свой первый выход на препятствия с последующей боевой стрельбой из автомата. С оружием на изготовку он резво рванулся со стартовой черты. Скошенными глазами заметил, как Трубин щелкнул секундомером, засекая
По лестнице, стоявшей у высокой металлической конструкции, Демин быстро поднялся вверх. На уровне второго этажа над пустотой пролегала узкая балка. По ней предстояло пробежать семь или восемь метров, чтобы подойти к очередному препятствию. Внизу в специальных жаровнях дымным пламенем бушевала горючая смесь. Она дышала вонючим обжигающим жаром. Густой черный дым поднимался вверх, мешая дышать и видеть. Балка, и без того неудобная для ходьбы, временами вообще исчезала из виду.
За балкой над пятиметровым провалом висел шаткий мостик. Два стальных каната, соединенных перекладинами из железных труб, вели к окну, которое светилось в закопченной дымом бетонной стене. Внизу, как и под балкой, свирепствовало желтое пламя.
Одно облегчение – двигаться по мостику разрешалось со страховкой, придерживаясь рукой за канат.
Повсюду, где бы ни оказывался Демин, его подгонял раздраженный командирский голос:
– Быстрей! Быстрей! Ползешь как муха!
На огненно-штурмовой полосе Трубин не щадил самолюбия подчиненных. Он считал, что боец на занятиях должен быть заведенным, до крайности злым. Необходимо, чтобы эта злость закрепилась в рефлексах, всякий раз в деле разливалась по крови адреналином, пробуждала в человеке яростную решительность.
– Что прилип?! – Трубин то и дело подгонял Демина. – Ну, пошел! Не сиди там, как кот на заборе! Не стой на месте! Собью!
Полковник подбрасывал к шаткому мостику взрывпакеты. Те разрывались в воздухе у ног Демина.
Странное дело – Демина злили и обижали выкрики Трубина. Ему казалось, он их не заслужил, он старается, он не боится высоты, огня, выстрелов. Одно это уже заслуживает уважения. Но когда ОШП преодолевал кто-то другой и Трубин стимулировал его активность криком: «Что ты там повис, как сопля на проводе?!», Демин полностью соглашался с полковником. Вид товарища, который терял равновесие и раскачивался на зыбком мостике, рождал именно тот образ, который громогласно описывал Трубин.
Особый смак Демин обнаружил в вертикальном спуске из окон верхних этажей домов к окнам нижних. Это доставляло острые, волнующие ощущения, сравнимые разве что с теми, которые дарит людям катание на «американских горках».
Подготовка к броску с высоты всякий раз начиналась на самом верхнем этаже дома, предназначенного для тренировок. Выполнявший операцию боец становился в одном шаге перед раскрытым окном. Здесь он в последний раз проверял подгонку лямок подвесной системы. Затем перекидывал фал роликового спускового устройства через левое плечо и локоть. Ремень автомата набрасывал на правое, чтобы оружие в любой момент находилось под рукой. Затем шаг вперед – на подоконник. Полуприсев, боец поворачивался спиной к проему окна и зависал над пустотой.
В такие моменты в груди с приятным щекочущим холодком замирало сердце. Как заклинание, губы повторяли
– Пошел!
Команда, хотя ее все время ждешь, кажется неожиданной.
Толчок ногами. Левая рука в рукавице – чтобы не повредить руку – скользит по фалу.
Ослабил хватку – идешь вниз быстрее. Сжал ладонь, сдавил фал – замедляешь ход вплоть до остановки.
Летишь вниз, а мысль об одном – не ошибиться, не подставить себя под выстрел, который может прозвучать из любого окна, не промахнуться самому, когда придется пускать оружие в ход.
За время подготовки в учебном центре отсеялся только один человек, да и тот по болезни. Остальные выстояли и были включены в боевой строй.
Крещение опасностью Демин прошел на второй неделе службы. Воскресным вечером группу Трубина подняли по тревоге. Сообщение было коротким: вооруженный бандит в жилом доме в квартире на третьем этаже захватил заложников. На переговоры не идет. Из помещения, где он засел, донесся выстрел.
Судя по всему, стреляли из охотничьего ружья.
Большего оперативный дежурный сообщить Трубину не смог: обстановка еще была неясной.
Трубин задал только один вопрос:
– Где?
Ответ был таким же коротким и точным:
– Петровка. Дом семнадцать.
Трубин, человек выдержанный, редко позволявший эмоциям возобладать над разумом, выругался. И было от чего.
Кинотеатр «Россия» в Москве знают очень многие, даже не москвичи. За тыльной стороной этого здания лежит зеленое пространство – Страстной бульвар. С двух концов он ограничен двумя улицами – Большой Дмитровкой и Петровкой. Последняя знаменита тем, что на ней расположен штаб московской милиции – Петровка, 38.
Большая Дмитровка, которой московские власти по доброте душевной и из уважения к русской культуре некоторое время позволяли носить название Пушкинской, испокон веков считается улицей державной, вельможной.
Здесь когда-то располагали свои родовые усадьбы бояре Салтыковы, Стрешневы, Шереметевы, князья Вяземские и Черкасские. В новое время улицу заселили новые власти. Здесь почти друг против друга расположились Генеральная прокуратура России и Совет Федерации – два оплота закона в стране, которая законов не знает и не признает.
Короче, Большая Дмитровка – это улица «бугров» на бугре.
Петровка – улица под буграми в полном смысле слова. В давние времена она пролегала в пойме реки Неглинки, чистой и прозрачной как слеза. Потом горожане реку засрали, загадили. Чтобы не раздражать людей лицезрением открытого вонючего стока, городские власти загнали Неглинку в трубу.
От надвратной колокольни Высокопетровского монастыря Петровка резко катится под гору, направляясь к Театральной площади.
Внешне элегантная чистая улица и сегодня обманывает прохожих фасадной частью. Внутри дворов по нечетной стороне ютятся самые настоящие трущобы центра столицы, малознакомые даже старожилам. Здесь некогда строились доходные дома, комнаты в которых сдавались в аренду. При советской власти на Петровке нового ничего не строили, лишь изредка делали «косметические» ремонты.