Зона. Записки надзирателя
Шрифт:
Днем они катались на лодке. Девушка сидела на корме. Егоров широко греб, ловко орудуя веслами.
— Поймите же, — говорила Катя, — цинизм Есенина — это только маска. Бравада… свойственна тем, кто легко раним…
Или:
— Прошлым летом за мной ухаживал Штоколов. Как-то Борис запел в гостях, и два фужера лопнули от резонанса.
— Мне тоже случалось бить посуду в гостях, — реагировал капитан, — это нормально. Для этого вовсе не обязательно иметь
Или:
— Мне кажется, разум есть осмысленная форма проявления чувств. Вы не согласны?
— Согласен, — говорил капитан, — просто я отвык…
Как-то раз им повстречалась в море лодка. Под рулем было выведено ее название — «Эсмеральда».
— Эй, на полубаке! — закричал Егоров, всем опытом и кожей чувствуя беду. Ощутив неприятный сквознячок в желудке.
Правил «Эсмеральдой» мужчина в зеленой бобочке. На корме лежал аккуратно свернутый голубой пиджак.
Капитан сразу же узнал этого человека.
Фу, как неудобно, подумал он. Чертовски неудобно перед барышней. Получается какой-то фрайерский детектив…
Егоров развернулся и, не оглядываясь, поплыл к берегу…
Они сидели в чебуречной на горе. Блестели лица, мигали светильники, жирный туман наполнял помещение.
Егоров снисходительно пил рислинг, а Катя говорила:
— Нужно вырваться из этого ада… Из этой проклятой тайги… Вы энергичны, честолюбивы… Вы могли бы добиться успеха…
— У каждого свое дело, — терпеливо объяснял Егоров, — свое занятие… И некоторым достается работа вроде моей. Кто-то должен выполнять эти обязанности?
— Но почему именно вы?
— У меня есть к этому способности. Нервы в порядке, мало родственников.
— Но у вас же диплом юриста?
— В какой-то мере сие облегчает работу.
— Если бы вы знали, Павел Романович, — сказала Катя, — если бы вы только знали… Ах, насколько вы лучше моих одесских приятелей! Всех этих Мариков, Шуриков, Толиков… Разных там Стасов в оранжевых носках..
— У меня тоже есть оранжевые носки, — воскликнул капитан, — подумаешь… Я их у спекулянта приобрел…
К столику приблизился красноносый дядька.
— Я угадал рецепт вашего нового коктейля, — сказал Егоров, — забористая штука! Рислинг пополам с водой!..
Они пошли к выходу. У окна сидел мужчина в зеленой бобочке и чистил апельсин. Егоров хотел пройти мимо, но тот заговорил:
— Узнаете, гражданин начальник?
Боевик, подумал Егоров, ковбойский фильм…
— Нет, — сказал он.
— А штрафной изолятор вы помните?
— Нет, я же сказал.
— А пересылку на Витью?
— Никаких пересылок. Я в отпуске…
— Может, лесоповал под Синдором? — не унимался бывший зек.
— Там было слишком много комаров, —
Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.
Мужчина уселся, продолжая чистить апельсин.
— Что ему нужно, — спросила девушка, — кто это?
— Пережиток капитализма, — ответил Егоров, — но вообще-то изрядная сволочь. Простите меня…
Говоря это, капитан подумал о многом. Ему хотелось выхватить из кармана ПМ. Затем — вскинуть руку. Затем опустить ее до этих ненавидящих глаз… Затем грубо выругаться и нажать спусковой крючок…
Всего этого не случилось. Мужчина сидел неподвижно. Это была неподвижность противотанковой мины.
— Молись, чтоб я тебя не встретил, — произнес Егоров, — а то застрелю как собаку…
Капитан и девушка гуляли по аллее. Ее пересекали тени кипарисов.
— Чудесный вечер, — осторожно сказала Катя.
— Восемнадцать градусов, — уточнил капитан.
Низко пролетел самолет. Иллюминаторы его были освещены.
Катя сказала:
— Через минуту он скроется из виду. А что мы знаем о людях, которые там? Исчезнет самолет. Унесет невидимые крошечные миры. И станет грустно, не знаю почему…
— Екатерина Сергеевна, — торжественно произнес капитан и остановился, — выслушайте меня… Я одинокий человек… Я люблю вас… Это глупо… У меня нет времени, отпуск заканчивается… Я постараюсь… Освежу в памяти классиков… Ну и так далее… Я прошу вас…
Катя засмеялась.
— Всех благ, — произнес капитан, — не сердитесь. Прощайте…
— Вас интересует, что я думаю? Хотите меня выслушать?
— Интересует, — сказал капитан, — хочу.
— Я вам очень благодарна, Павел Романович. Я посоветуюсь… и уеду с вами…
Он шагнул к ней. Губы у девушки были теплые и шершавые, как листок, нагретый солнцем.
— Неужели я вам понравился? — спросил Егоров.
— Я впервые почувствовала себя маленькой и беспомощной. А значит, вы сильный.
— Тренируемся понемногу, — сказал капитан.
— До чего же вы простой и славный!
— У меня есть более ценное достоинство, — объявил капитан, — я неплохо зарабатываю. Всякие там надбавки и прочее. Зря вы смеетесь. При социализме это важно. А коммунизм все еще проблематичен… Короче, вам, если что, солидная пенсия будет.
— Как это — если что?
— Ну, там, пришьют меня зеки. Или вохра пьяная что-нибудь замочит… Мало ли… Офицеров все ненавидят, и солдаты, и зеки…
— За что?