Зоопарк Доктора Дулиттла
Шрифт:
Когда я вернулась с новым напильником в зубах, мой художник схватил меня и прижал к груди.
Вот и конец моего рассказа. Когда взошло солнце, художника в камере уже не было. Стражники, охранявшие тюрьму с улицы, задремали и не заметили, как он ловко спустился по водосточной трубе. Больше я никогда не видела своего друга. Говорят, он успел перейти границу до того, как его хватились. Может быть, когда-нибудь я снова отправлюсь в путь, чтобы отыскать его.
Глава 22. Мышь из конюшни
Число
— Кто еще из членов вашего клуба хочет рассказать нам свою историю? — спросил доктор Дулиттл у белой мыши.
— Все, господин доктор, — ответила мышь. — Но мы прекрасно понимаем, что вы не можете тратить на нас столько времени, поэтому просим прийти к нам только завтра и выслушать последнюю историю. Я сама отберу для завтрашнего заседания рассказ поинтереснее. Думаю, пяти историй как раз будет достаточно для книги, которую для нас издаст Том Стаббинс.
— Вот и хорошо, — одобрил ее решение Джон Дулиттл, — а следующую книгу мышиных историй мы подготовим в другой праздник Нового месяца.
Когда на следующий день мы с доктором снова заняли свои места в зале заседаний мышиного клуба, то с удивлением увидели, что вперед вышла невзрачная, ничем не примечательная мышь, которую мы раньше не замечали. Неужели и с ней могла приключиться невероятная история?
— Мне сегодня весь день вкратце пересказывали свои истории десятки крыс и мышей, — шепнула нам белая мышь. — Самой поучительной из них мне показалась история этой мыши. Она живет в конюшне. Не удивляйся, Том, самые чудесные истории, как правило, и случаются в самых обыденных местах.
Я обмакнул перо в чернильницу и вывел в записной книжке заглавие рассказа. А мышь из конюшни смущенно пискнула и начала говорить. И тут же со всех сторон раздалось:
— Громче! Громче, пожалуйста! Нам ничего не слышно.
Рассказчица смутилась еще больше, но все же заговорила громче. Сразу бросалось в глаза, что она выросла в глуши и не привыкла выступать с публичными речами. А поскольку мне громкие речи крыс и мышей уже изрядно поднадоели, я проникся к ней симпатией.
— Я хотела рассказать вам историю, которая приключилась с моим мужем. Родители дали ему имя Ник, но все называли его не иначе как Ник-Озорник, а то и просто Озорник. Честно говоря, прозвище это как нельзя больше подходило к нему.
Мы оба происходили из двух почтенных семейств, живших в большом и богатом загородном имении. Наши родители дружили, и мы с Ником с детства росли вместе. Еще малышом он был ужасным непоседой и очень любил пошалить. А когда немного подрос, то принялся дразнить людей — слуг, горничных, поваров.
Когда мы с ним поженились, я постаралась увести его от греха подальше и настояла на том, чтобы жить в конюшне. Там было безопаснее. Ведь Озорник даже не мог спокойно пройти мимо мышеловки, ему непременно надо было стащить приманку. А в конюшне, слава Богу, не было мышеловок.
Однако и на конюшне мой муж
— Здесь очень весело! — отвечал он. — Здесь можно кататься как на санках с горки!
— Вылезай! — кричала я. — Сюда идут люди!
Но он не вылез. А тут и в самом деле пришел огородник, неспешно размотал шланг и включил воду. Мой муж вылетел из шланга, как снаряд из пушки, струя воды подхватила его, подбросила вверх, выше и выше и опустила у свинарника прямехонько в ведро с помоями.
Я помчалась сломя голову ему на выручку. И вовремя, потому что пока он отфыркивался в ведре и приходил в себя, к помоям подошла свинья. Она с рождения была подслеповата и могла принять беднягу Озорника за морковку и слопать. Едва-едва я успела вытащить его из помоев.
Но и этот случай ничему не научил моего мужа. Он продолжал из озорства подвергать свою жизнь ужасным опасностям. До сих пор я не могу понять, как он не погиб еще в первый месяц жизни. Бывают такие мыши — они на всю жизнь остаются сущими детьми и никогда не взрослеют.
Но однажды он попал в серьезный переплет и погиб бы ни за грош, не поспеши я ему на помощь.
К нашей конюшне частенько прилетала из ближайшей рощи старая сорока, чтобы напиться воды или поклевать овса. Мой Озорник сороку терпеть не мог. Признаюсь честно, я тоже ее недолюбливала. Сорока была жадная, угрюмая и недружелюбная. Обычно она сидела на крыше конюшни и глаз не спускала со двора. Как только мы с мужем находили что-нибудь съедобное, она уже была тут как тут, щелкала своим огромным, похожим на ножницы клювом и отгоняла нас, а потом со смехом съедала то, что мы нашли, а нам не оставляла даже крошки.
Ее боялись даже крысы, которые не отступали перед петухом и селезнем с птичьего двора. Однажды на нее напала кошка, но сорока так ударила ее своим острым клювом в лоб, что та с диким визгом бросилась наутек. С тех пор кошка обходила сороку стороной и не решалась напасть на нее даже сзади.
Мы прозвали сороку Колдуньей. Она была уверена в своей силе и безнаказанно хозяйничала во дворе, отнимала пищу у всех без разбору и смеялась над нами. Все мы ее ненавидели.
В один прекрасный день ко мне прибежал Озорник и, задыхаясь от волнения, выпалил:
— Ты слышала новость? Колдунью скоро поймают!
— Кто и как? — спросила я недоверчиво. Я уже разуверилась, что кто-нибудь может справиться со страшной птицей.
— Кто? — переспросил Озорник. — На конюшне появился новый мальчишка, он помогает конюху. Он рыжий, ловкий и веселый. Мальчишка уже готовит силки, чтобы поймать в них Колдунью. Я сам видел.
Я только разочарованно махнула лапкой и сказала:
— Чему ты радуешься? Никакой рыжий мальчишка не поймает Колдунью. Она знает все силки, которые когда-либо придумывали люди, и сумеет их обойти.