Зоопарк
Шрифт:
Однажды поздней ночью у него в сараюшке раздался громкий стук. Парень вздрогнул, но не стал отвлекаться: дверь никогда не запиралась на замок, и кому надо было, тот войдёт без приглашения. Сильвен понимал, что, скорее всего, за ним пришли власти, потому что похищение, пусть и животных, карается отрубанием руки по локоть. Когда-нибудь его должны были поймать, и единственное, на что надеялся юный ветеринар, это на то, что он объяснит причину своих неправомерных действий: похищение беспризорной живности с целью её излечения.
И, зная о том, что наказание уже близко, на пороге, занятия
И правда, после второго стука дверь, которую толкнула сильная рука, распахнулась, ветер, ворвавшись в полутёмное помещение, чуть не задул единственный источник света, и на пороге, скрипя прогнившими половицами, появились две высоких фигуры в серых плащах.
«Пять минуточек ещё!» — взмолился про себя парень, доставая из чаши с крепким вином тонкую нить и вдевая её в изогнутую иглу собственного производства: он долго мучился, пока сумел выгнуть, не сломав, иголку. Не обращая внимания на то, что за спиной стоят двое посторонних, мальчишка начал шить, стягивая края страшной раны, у новорождённого ягнёнка — овца-мамаша с перепугу пропорола копытом. Стежок — узелок; стежок — узелок; ловкие тонкие пальцы так и порхают над одурманенным тельцем пятнистого ягнёнка, и вскоре красное мясо спряталось, ушитое мелким белым шовчиком. Страшной раны, как и не бывало, а Сильвен устало опустился на колченогий стул, который кренился на одну сторону, и нужно было самому наклоняться в противоположную, чтобы компенсировать равновесие.
Прикрыв глаза, парнишка, казалось, забыл о присутствующих посторонних, он перебирал в памяти процесс операции и думал, что он может сделать ещё. Зато присутствующие не забыли о нём: они во все глаза пялились на страшную рану, постепенно скрывающую под ровными стежками; косились на глиняную чашу с отбитыми краями, на треть наполненную тёмной вишнёвой жидкостью, где, словно белые длинные змеи, плавали куски белых ниток, шёлковых, к слову говоря, как будто только из шкатулки для шитья какой-нибудь важной дамы; и не забывали бормотать молитвы и креститься, когда парнишка протыкал «бесовской» изогнутой иглой бессознательное тело ягнёнка или когда на тыльной стороне запястья мелькало тёмное пятно в виде звезды дьявола — с размытыми краями, словно её затирали, но от этого не менее узнаваемой.
— Сильвен из Шато, просим вас следовать за нами, — хорошо поставленным голосом проговорил один в сером плаще, а затем по-свойски добавил, — давай, малец, на выход, к тебе есть вопросы. О кражах и похищениях. — И несильно толкнул того в плечо.
Совершенно забыв о том, что он не один, парнишка вздрогнул и раскрыл зелёные глаза:
— Н-но... Н-но... А как же... Я не могу же оставить... Вот так всё! За ним уход нужен!
— Бог поможет, если он не от дьявола! — и правый «серый плащ» размашисто наложил крест. — Собирайся. Пора.
— Какой дьявол, вы о чём! У него сейчас отход будет после дурмана, может скакать почём зря, да поранится ещё, дурашка!
— Некогда, малец! — тот же сопровождающий потянул его за рукав. — Сам пойдёшь?
— Да иду я, иду! — и парень, поняв, что спорить бесполезно, ловко подхватил спящего ягнёнка на руки и вышел с ним из закутка, отгороженного от остального помещения драным шерстяным
— Я ещё приду, малыш, проведать тебя...
Сознание стало возвращаться урывками, и, наконец, Сильвен открыл глаза. Было темно. Где он? Недавно вроде только стоял босой в богатом кабинете папы, чувствуя себя неловко за оборванный вид, тут и там в каплях крови ягнёнка и грязи от того, что он мыл ему копыта от навоза, за слишком короткие штаны, подвязанные простой бечёвкой, за перешитую с отцова плеча рубаху из грубой ткани — она всё равно была большая и сползала с одного плеча, обнажая ключицу — да за нечёсаную огненную шевелюру, свисающую кипящей лавой почти до лопаток.
Папа с укоризной и по-отечески сурово смотрел на него, что-то рассказывая о демонах, которые метят людей и травят душу, и очистительном огне, изгоняющем их, а что конкретно — Сильвен так и не понял. Он переминался с ноги на ногу на пороге, больше думая о том, что сегодня пропустил ужин, потому как вместо куска хлеба да кружки молока купил два метра шёлковой нити у местного торговца, чтобы зашить ягнёнку рану, оставленную бестолковой овцой. Ягнёнка он, к слову сказать, попросту украл у старушки на окраине, забравшись в сарай, где котилась овца.
Чтобы не показаться грубым невеждой, парень просто кивал между паузами, раздумывая, успеет ли он вздремнуть, между тем, как его отпустят и тем, как нужно будет вставать идти пасти коз.
Не успел. Его просто не отпустили. Папа с сожалением сообщил ему, что он одержим дьяволом, и они его обязательно изгонят, правда выразил сомнение, останется ли при этом Сильвен живым.
Весьма удивлённого и растерянного парня отвели в сырые казематы и приступили к изгнанию нечистого посредством пыток и нудных допросов.
Бесконечные вопросы, сказанные скучным голосом, перемешались в голове мальчишки, и, если сначала тот пробовал хоть что-то объяснить, то вскоре просто молчал, пожимая плечами.
— Ты признаёшь, что похищал животных у добрых жителей для исполнения над ними грязных опытов во имя дьявола?
— У жителей?! — Сильвен аж поперхнулся от такой вопиющей несправедливости. — Они их выкидывали, чтобы не лечить!
— Ты признаёшь, что вымачивал нити в бесовском зелье?
— Да вино это было крепкое! У дядьки Тарьена куплено!
— Ты признаёшь, что заклеймён знаком дьявольской звезды на руке? — и на лице палача отразилась брезгливость, пряча за собой страх заразиться и оказаться на месте жертвы.
Пытаемый вскинул глаза, утверждая, что это простое родимое пятно.
— Так и запишем: в похищении признался, от того, что его отметил дьявол отпирается, а помогал во всём некий дядька Тарьен, — одиноко скрипнуло гусиное перо, а инквизитор, не обращая внимания на возмущённый возглас «Нет! Не помогал!» задал следующий вопрос. — Ты признаёшь, что мёртвый ягнёнок ожил после того, как ты пришил ему новую душу и дьявольски блеял, сверкая красным глазом и попирая своим возгласом всё сущее на земле, а из пасти у него торчали два клыка, истекающих ядом?