Зорге. Подвиг и трагедия разведчика
Шрифт:
* * *
В 60-70-х годах автор газеты "Известия", Председатель Верховного Суда СССР Л.Н. Смирнов, участник работы Токийского трибунала во всех подробностях рассказывал нам о поведении бывших японских милитаристов, тех, кто казнил Рихарда Зорге. В 1933–1938 годах Зорге по официальным и разведывательным каналам вскрывал деятельность Токио, стремившегося, с одной стороны, утвердить свой диктат на Дальнем Востоке, оказать давление на США и Англию, а с другой — крепить отношения с Германией, шантажировать, держать в напряжении и прямо угрожать пограничным районам Советского Союза. Вот, что писал Рихард Зорге в статье ""Военное хозяйство" вместо "открытых дверей"", опубликованной во "Франкфуртер цайтунг" 17 декабря 1938 года.
ЯПОНИЯ ПРЕТЕНДУЕТ
НА ГЕГЕМОНИЮ В КИТАЕ
Воля Японии добиться гегемонии в Китае и Восточной Азии пробудилась, естественно, отнюдь не в один день. Не говоря уже о попытках, которые предпринимал в средние века Хидэёси, эта воля совершенно отчетливо проявилась в японской
Однако на всех дипломатических переговорах — в особенности на переговорах с Англией и Соединенными Штатами — о новой японской политике в Маньчжоу-Го, а позднее в Северном Китае Япония упрямо держалась за утверждение, что она не отменяла, не нарушала в этих областях принципы "договора девяти держав". По мере прогрессирующего расширения территорий, на которых внедрялась японская экономика, после включения Внутренней Монголии и всех оккупированных японскими войсками территорий Китая в японо-маньчжурский "блок иены" это утверждение стало вконец несостоятельным. Факт непреложного господства Японии в этих областях вынудил приспособить политические формулы к мерам, которые Япония сочла необходимым принять в этих областях. Законную силу принципов, которые лежали в основе "договора девяти держав", пришлось если не тотчас отменить, то все же существенно ограничить; это и было сделано посредством японского правительственного заявления от 3 ноября 1934 года.
Противоречие между теорией "открытых дверей" и фактическим соотношением сил в Китае показало себя поначалу в хозяйственной области. Ибо так же, как полностью развитое японское военное хозяйство устраняет последние остатки свободного хозяйства в самой Японии, свободная хозяйственная деятельность иностранных хозяйственных групп должна быть исключена и в областях, перешедших в сферу японского военного хозяйства. Включение оккупированных Японией частей Китая в "блок иены" означает распространение на эти области сферы применения строгого японского военно-хозяйственного законодательства. Это значит, что и в этих местностях действует японский запрет на вывоз валюты; тем самым и ввозу на эти рынки, коль скоро он связан с расходованием валюты, установлены весьма узкие границы. Привилегия важных в военно-хозяйственном отношении предприятий на обеспечение сырьем, которая введена и здесь, должна так же повлиять на сокращение экспорта из оккупированного Китая в неяпонские страны. Уже одного только факта, что важнейшие пути сообщения и торговые центры попали в руки японских вооруженных сил, достаточно, чтобы отдать японским хозяйственным потребностям решительное предпочтение перед всеми остальными. Может быть, ссылки почти на двести инцидентов, которые перечислены в списке, представленном английским послом в Токио, и содержавшиеся в американской ноте протеста жалобы на то, что японские меры якобы препятствуют торговле, вполне оправданны формально с точки зрения принципов политики "открытых дверей". Но они неоправданны с точки зрения принципов войны, которую ведут японцы, и выдвинутого Японией требования признать сложившееся в данный момент соотношение сил в Китае. И то, и другое — и состояние войны, и новое соотношение сил — автоматически и более или менее полностью закрывает "открытые двери" и ставит на место "максимальных привилегий" всех держав монополию хозяйственных потребностей Японии.
В этой новой области, входящей в "блок иены", есть только одна брешь иностранные к о н ц е с с и и в Тяньцзине, Шанхае и Кантоне, международно-правовая основа которых допускает игнорирование японских законов о военном хозяйстве; поэтому они становятся важными опорными пунктами иностранных и китайских мероприятий, направленных на подрыв хозяйственной и политической гегемонии японцев. И поэтому за намерением Японии отменить или существенно ограничить действие принципов "договора девяти держав" кроется вопрос об отмене или ограничении самостоятельности иностранных концессий и даже об экстерриториальности иностранцев (которая уже отменена в Маньчжоу-Го). Тем самым, конечно, затрагиваются вопросы, которые могут оказаться "начиненными взрывчаткой". Решимость японского руководства сделать со временем все выводы из факта, что важнейшие районы Китая уже оккупированы, была выражена в правительственном заявлении от 3 ноября как-то смутно. Напротив, представитель Министерства иностранных дел и вся японская пресса, которым в данном случае не оставалось ничего иного, как воспроизвести официальную версию,
Особенно резко это было дано понять А н г л и и и Ф р а н ц и и, политическая неприязнь к которым выражается намного сильнее, чем к Советскому Союзу, едва упоминаемому. Бросается в глаза, что Америка по-прежнему настаивает на действенности "договора девяти держав", бросается потому, что как раз Соединенные Штаты в довольно резкой ноте 6 ноября потребовали от Японии разъяснений, а кроме того, они слывут "отцом договора девяти держав". Если в Токио и не верят в совместный дипломатический демарш трех главных держав (Соединенных Штатов, Англии и Франции), а в совместные хозяйственные репрессии этих держав не верят и подавно, то уже одна мысль о теоретической возможности "хозяйственных санкций" достаточно неприятна. В Токио очень хорошо знают, что даже сильно ограниченные военные потребности более чем наполовину удовлетворяются ввозом из англо-американских хозяйственных областей. А поэтому, кажется, существует намерение применять новую японскую политику в Китае по отношению к Соединенным Штатам эластичнее, чем по отношению к Англии и Франции. Одновременно видны усилия обосновать новую восточноазиатскую политику не только изменением в соотношении сил, но и идеологически. При этом особую роль играет попытка поставить гегемонию в Восточной Азии на одну доску с борьбой против коммунизма, которую ведет Япония. Но наряду с этим японские притязания на гегемонию сравниваются с американской "доктриной Монро". Кроме того, "договор девяти держав" объявляется "несовместимым" и "с независимостью нового Китая". Этот договор стал-де колониальным эксплуататорским договором, и Япония должна требовать его отмены.
В ближайшее время должен начаться дипломатический спор с главными участниками "договора девяти держав". Между тем ответ на американскую ноту протеста уже дан, однако государственный департамент в Вашингтоне объявил его "неудовлетворительным". Англия тоже дожидается продолжения переговоров о так называемых нарушениях ее прав в Китае. А адресованные Франции японские протесты по поводу снабжения Китая оружием через Индокитай заставляли ожидать резких формулировок. Однако еще важнее, чем достижение признания западными державами новой роли Японии в Восточной Азии, была задача дополнить уже обеспеченное военное господство такими хозяйственными и политическими достижениями, которые включили бы Китай в сферу японского господства не только теоретически, но и практически. За границей, особенно в Англии, сомневаются в способностях и хозяйственных силах Японии, необходимых, чтобы справиться с этой чрезвычайной задачей после того, как только ее военная сторона вызвала в Японии значительные хозяйственные и финансовые трудности. Однако Япония, то есть ее руководство и особенно ее вооруженные силы, ни на минуту не сомневается в успехе новой восточноазиатской политики.
Все политические точки расставлены по своим местам.
Дом на Софийской
Наташа Звонарева доложила:
— Товарищ комкор, Иван Иванович в приемной.
Урицкий, не отрываясь от бумаг, кивнул.
Иван Иванович, по должности — помощник начальника управления, а по существу — завхоз, застыл в дверях.
Семен Петрович поднял голову.
— Дом военведа на Софийской набережной знаешь?
— Как не знать! Номер тридцать четыре.
— Забронированные для нас комнаты свободны?
— Только-только освободились… — уклончиво начал Иван Иванович.
— Выбери большую, самую светлую. Чтобы и для малыша подходила. Подбери мебель. Словом, надо устроить одному человеку праздник.
Завхоз кивнул:
— Понятно… А на кого прикажете оформлять?
Урицкий помедлил. Потом сказал:
— На имя Максимовой Екатерины Александровны. Ее адрес: Нижне-Кисловский переулок, дом восемь дробь два, квартира двенадцать.
В доме на Софийской, большом, толстостенном, с овальными венецианскими окнами и широчайшими коридорами, Иван Иванович согласно приказу отобрал на четвертом этаже самую хорошую, на свой взгляд, комнату: два окна смотрели на Москву-реку, на Кремль, где видна Спасская башня. Завез новую, еще пахнущую клеем мебель. И с ордером торжественно отправился в Нижне-Кисловский. В своей хлопотной работе он особенно любил эти торжественные и такие редкие моменты вручения ордеров.
Но его ждало разочарование: дверь комнаты Максимовой оказалась на запоре. Каково же было удивление Ивана Ивановича, когда дверь не открылась перед ним ни назавтра, ни послезавтра, ни через неделю… Приказ есть приказ — и завхоз по дороге на работу и возвращаясь домой, днем, вечером и даже на рассвете наведывался в Нижне-Кисловский. Однако владелица ордера не спешила объявиться. Ничего не могли сказать и соседи.
— Представляешь? — поделился Иван Иванович с Наташей. — Кто она такая? Вроде и не наша?