Зори над Русью
Шрифт:
А тут откуда ни возьмись Фома.
— Семка, ты здесь? Иди скорее, я тебе татарина припас! Бей!..
С обнаженным мечом ворвался Семен в дом.
— Где?
— Эвон!
На полу, забившись в угол, плакал татарчонок лет пяти. Увидев меч, он взвизгнул пронзительно, затрясся всем телом. Семка глядел на грязные ладошки, которыми малыш закрыл мокрую от слез слюнявую мордочку, потом, оглянувшись на Фому, бросил меч в ножны, плюнув на пол.
— Смотреть не на что, не то что рубить такого — сопляк.
И тут же почувствовал, что и плевок, и слова сказаны только для Фомы, — чтоб стыдно не было, а на самом
У Семки чесались кулаки дать другу по зубам, сверкнувшим из–под усов.
— Это ты мне в насмешку! Нешто я большего не стою? Тоже орал: «Татарин! Ордынец!» Ты эдак вместо татарина мне куренка подсунешь! — и, в самом деле озлясь, схватил Фому за бороду: — Подавай мне татарина, сукин сын!
Фома все понял, заржал беспечно:
— Окстись, Семен, ишь очертел, — и, высвобождая бороду из Семкиных лап, продолжал: — И кошкино котя — тоже дитя, а этого разве зарубишь! Правду молвить, не за тем я тебя сюда привел, глянь, ковер у них важный.
— Ковер?
Семка отпустил Фому, взглянул на стену:
— Иное дело, коли так. Ковер надобно содрать!
— Разбогатеем мы, Семка!
— Разбогатеем! Боярин ковер оттягает, а нам по медной денге [89] татарской, да, гляди, еще по обрезанной [90] достанется.
89
Денга — слово индусского происхождения. Индусское «танка» татары произносили как «тэнка», отсюда русское слово «денга», позднее — деньга, деньги.
90
Со времен Батыя на Руси деньги не чеканились. Для согласования татарских денег с русской денежной системой монеты обрубались так, чтобы их вес соответствовал весу русских монет. После победы на Куликовом поле Дмитрий Донской возобновил чеканку русской монеты.
— Полно врать! Так уж и по денге.
— Ну, ковшик медку в придачу.
12. БЫЛИ ВЕЛИКИЕ ХАНЫ
Белым полуденным зноем заволокло Сарай–Берке.
Городской водоем лежит бронзовым зеркалом, только около шлюза дрожат желтые струйки воды, пробивающиеся из верхних прудов.
Над ними могучие стены караван–сарая. [91] Поверхность их, покрытая сплошь полукруглыми массивными выступами, хранит во впадинах лиловые тени.
91
Караван–сарай — постоялый двор для караванов.
Плохо сгибая колени, старческой, неспешной походкой из переулка вышел тот, кого Тагай знал под именем святого Хизра. Подойдя к берегу, старик взглянул на караван–сарай, прищурил слезящиеся глаза.
«Умели в мое время строить! Ныне гладкие стены многоцветным изразцом, как ковром, покроют и радуются — тешат глаз. В мое время из простой глины, из кирпича–сырца строили, и само солнце украшало стену».
Полюбовавшись на игру светотеней, старик, неторопливо
Здесь можно отдохнуть от зноя, от нестерпимого блеска белых стен, от шума и толчеи улицы.
Старик сел на пол, прислонясь к холодному камню колонны. Дремлет старик. В сумраке никому не видно, как из–под опущенных век нет–нет да и блеснет короткий, пристальный взгляд.
Здесь, в караван–сарае, куда собрались купцы из Египта и Хорезма, Ирана и Крыма, многое можно услышать, но лишь когда речь зашла о заяицком хане Хидыре, старик встал и подошел к говорившим.
Те смолкли — не годится в Сарай–Берке при незнакомом человеке о Хидыре толковать: чужие уши ушами Науруз–хана могут быть.
Опираясь на посох, старик заговорил нараспев:
— Были великие ханы в Орде! От могучего Темучжиня ведут род свой властелины улуса Джучи… — Смолк, задумался, сморщенной, иссохшей ладонью прикрыл глаза, потом выпрямился, взглянул вокруг — слушают. — Помню непобедимые орды Чингис–хана. Помню, мурзы и эмиры, тарханы и баатуры были верными псами его. Железной цепью была для них воля хана, железные сердца бились в груди у них; они пили росу, мчались по ветру, в битвах терзали человечье мясо. Помню!
Старый толстый купец поднялся с ковра:
— Помолчи, дервиш! Я тоже стар, но не помню времен Чингис–хана. Как можешь их помнить ты? Полтора столетия прошло с тех времен. Сколько же лет тебе?
Старик улыбнулся широкой, ясной улыбкой:
— Не ведаю. Зачем я буду считать свои годы? Имя мне Хизр.
И, видя, как широко открылись глаза слушателей, продолжал:
— Видел я славу Чингис–хана, видел дела других могучих ханов: Джучи, Бату, Узбека…
Старик стукнул посохом и полным голосом бросил мятежные слова под гулкие своды караван–сарая:
— Были великие ханы! Будет великий хан! Ждите!
Сквозь толпу, звякая доспехами, проталкивались воины, ругаясь, схватили старика, ветхий пурпур его халата с треском лопнул на плече.
Окружившая их толпа с грозным рычанием надвинулась на ханских нукеров. [92]
Хизр поднял руку, шум стих.
— Мир с вами, правоверные, не тревожьтесь. Что может сделать мне, бессмертному Хизру, называющий себя ханом Науруз? Не тревожьтесь, ждите великого хана, мир с вами! — и, протянув руки сотнику, добавил:
92
Нукер (буквально — друг) — дружинник монгольского феодала.
— Вяжи!
13. ТРЕВОГА
Не может заснуть Науруз–хан. Душно! Смутно!
Сегодня днем, когда нукеры приволокли и бросили в теплую пыль перед ним Хизра, ярость обожгла хана. Сам бил старика, сам клок бороды у него вырвал, хотел тут же отрубить ему голову и… хан старается не вспоминать дальше, и не потому ли особенно ясно помнит он спокойный взгляд, которым смотрел на него Хизр?
Что было в этих выцветших, слезящихся стариковских глазах, Науруз не понял, но только, сразу обессилев, упала ярость, а сжатые губы эмиров, стоявших вокруг, сжались еще плотнее. Их–то хорошо понял Науруз–хан. Сжали губы, спрятали насмешку, Хидыря ждут.