Зов из бездны
Шрифт:
– Ты глупец, — с усталым видом произнес Бен-Кадех. — Не принесут тебя в жертву, не снимут кожу и в Тир не выдадут, клянусь Баалом! На праздник приходят в город жрецы из всех ближних храмов, и случается так, что один или двое пророчествуют перед владыкой. Нынче вошла богиня Ашторет в жреца, повелев, чтоб оказали честь посланцу Амона. Амон — могучий бог, нельзя пренебрегать его желанием, нельзя оскорблять, нельзя гнать из Библа! Так сказала богиня, и князь прислушался к ее словам.
Сердце мое опустилось и вновь подпрыгнуло.
– А как зовут того жреца? — спросил я. — Не Шеломбал ли?
–
Сказать мне было нечего, кроме пустых отговорок.
– Слышал… толковали о нем у кораблей… и в харчевнях тоже… будто он пророк, взысканный богиней…
– Он бесноватый павиан, но князь ему верит, — со вздохом произнес Бен-Кадех. — Верит, на твое счастье… А раз так, возьми, Ун-Амун, бога из своего шатра, и пойдем в город!
– Бог останется здесь, — сказал я. — Не боги ходят к людям, а люди к богам.
И мы отправились в город по пыльной дороге, и миновали предместья, и вошли в городские врата, и зашагали по улице мимо домов, лавок и храмов, и двое стражей прокладывали нам путь, а двое шли по бокам, отталкивая перепившихся и тех, кто клянчил подаяние. Я не глядел на жителей Библа, не видел их праздничных одежд, огней у святилищ и стен, украшенных зеленью, не слышал криков и песен, грохота барабанов и завываний труб, не чувствовал запахов дыма и пота, вина и мяса. Я молился, и — да простит мне Амон! — поминал в своих молитвах бесноватого жреца Шеломбала и четырнадцать дебенов серебра, которые он честно заработал. В эти мгновения чудилось мне, что со мною божий промысел; бог, должно быть, знал, что делает, дозволив Харуху похитить, а Феспию возместить. Знал и не гневался, когда мы наложили руку на чужое! И хоть было это грехом, но вот и пригодилось серебро! А грех… что грех… Нет греха, нет и покаяния! А боги любят, когда мы каемся.
Не разглядел я даже, как выглядит дворец, и очнулся только в верхнем покое, куда провел меня человек в тяжелых шерстяных одеждах, но лицом и повадками египтянин. В покое этом было большое окно, выходившее к морю, и князь Закар-Баал сидел спиной к нему — так, что казалось, будто морские волны вздымаются прямо над его плечами. Был правитель невысок и грузен, носат и бородат, смотрел хмуро и держался с важностью — должно быть, считал себя лучшим семенем с Тростниковых Полей.
Я склонился перед ним и молвил:
– Да будет милостив к тебе Амон, владыка! Я, посланец Херихора, мудрейшего жреца из Фив, и князя Несубанебджеда, приветствую тебя!
Он нахмурился. Казалось, Закар-Баал вовсе не рад меня видеть и с трудом сдерживает гнев.
– Давно ли ты покинул Фивы, где пребывает Амон? — спросил князь. Голос у него был отрывистый, резкий, и слова Та-Кем звучали в его устах карканьем ворона. От правителя пахло вином — должно быть, он заглянул сегодня не в один кувшин.
– Прошло пять месяцев, мой господин. — Я не решился напомнить, что месяц из этих пяти провел у Библа как незваный гость.
Закар-Баал уставился на меня пронзительным взором. В его лице не замечалось приязни и желания воздать честь посланцу Амона.
– Пять месяцев… — протянул он. — Пять месяцев, чтобы добраться от Фив до Библа, вручить мне дары и увезти кедровые бревна… Изрядный срок, и много всякого ты
– Бог в моем шатре на берегу, владыка. Бог сам решает, к кому и когда приходить. Он ждал слишком долго, и не явится по первому зову. — От этой дерзости щеки Закар-Баала побагровели. Сделав паузу, я произнес: — Ты не веришь мне? Но разве пророк из твоих жрецов не сказал, кто я и кем послан? Разве он…
– Молчи! Молчи, египтянин! — прервал меня владыка Библа. На лбу его прорезались морщины. Казалось, он размышляет о том, к чему бы еще придраться. Внезапно он встрепенулся и рявкнул: — Письмо! Пусть, как сказали мне, дары похищены, но где письмо верховного жреца Амона? Оно должно быть у тебя!
Мои колени ослабели, я покачнулся. Я чувствовал себя так, что не мог отделить жизнь от смерти. Письма не было, ибо князь Таниса не вернул мне послание Херихора.
– Письмо осталось у господина Несубанебджеда и его супруги Танутамон, — пробормотал я. Не знаю, почему она мне вспомнилась; должно быть, я решил, что чем больше назову знатных людей Та-Кем, тем больше мне веры.
Гнев охватил Закар-Баала. Ударив кулаком по колену, он выкрикнул:
– Нет у тебя письма, нет послания! А где суда твои, где корабли, которые дал тебе князь Таниса? Где люди, что тебя сопровождают? Почему приплыл ты в Библ на судне тирского купца, с его кормчим Гисконом? Этому ли кормчему доверил тебя Несубанебджед?.. А ты с ним рассорился и отнял его серебро! Как такое могло случиться? Ведь он убил бы тебя и бросил в море! И тебя, и статую бога, ибо тиряне нечестивцы! Где тогда искать святыню вашу? И где искать тебя самого?.. А вина легла бы на меня!
От этих воплей мысли в голове моей смешались. Пожалуй, нужно было рассказать обо всем по порядку: о Мангабате и его корабле, о краже в Доре и советах князя Бедера, о Феспии, моем защитнике, и о том, что случилось на судне Гискона. Но я лишь прошептал:
– Я плыл на корабле из Таниса… В гавани твоей тот корабль, и кормчий его Мангабат, и его мореходы… Служат они Несубанебджеду, господину моему, возят в Библ зерно и масло, финики и…
– В моей гавани двадцать таких кораблей! — прорычал Закар-Баал. — Двадцать, и все с товарами Несубанебджеда! А в Сидоне — еще пятьдесят, и все из Таниса! Эти — купца Уректера, что живет в Египте! Что ты мне толкуешь про танисское судно! Об этом ли я спрашиваю! Где корабли, на которых ты вывезешь лес? Ведь бревна сами не поплывут по морю!
Я молчал, не зная, что сказать и как ответить.
Князь махнул рукой:
– Иди! Придешь завтра и еще поговорим. А сейчас иди, недоумок!
«Пусть недоумок, зато обошлось без палки и плети», — подумал я и унес целой свою кожу и голову.
За дверью покоя меня поджидал человек, напоминавший египтянина.
– Князь дозволяет тебе войти в город вместе с богом нашим Амоном, — произнес он. — Живи в моем доме, странник, и не заботься о пропитании.
– По одежде ты — житель Библа, а по лицу — роме, — ответил я. — Из каких же ты мест, где твоя родина и как твое имя?