Зов из бездны
Шрифт:
– Расскажет? — Сергеев выглядел озадаченным. — Простите, Пилар, если мой вопрос неуместен… Но как вы с ним общаетесь? Разве вы телепат?
Девушка рассмеялась:
– Нет, Алекс, не бойтесь, я не читаю ваши мысли! Что до тереянцев, то их гортань устроена так, что они неспособны к членораздельной звуковой речи. Но у них есть разные способы общения: основной — ментальный, а еще язык поз, знаков и жестов, который можно изучить. Очень непростой язык, но я им владею, я и еще две девушки из нашей экспедиции. Мы улетели к Альтаиру детьми, выросли на Терее, и потому… — Молодая женщина внезапно встрепенулась и отставила недопитую чашку. — Простите, Алекс, кажется, Пикколо очнулся. Мне нужно вниз, к нему. Скорее! Нужно, чтобы он меня увидел.
– Пошли! Там лифт!
Сергеев поспешно встал и направился
Они ступили на площадку лифта в тот момент, когда поднялась крышка саркофага и россыпь огней на панелях начала меркнуть.
Отделившись от массивного диска станции, маленький кораблик неторопливо плыл в пустоте. Полумрак, царивший в кабине, скрывал лицо Пилар, и только блики индикаторов высвечивали иногда прядь ее темных волос, или щеку, или глаза под плавными дугами бровей. Она молчала, завороженная зрелищем ярких звезд и огромной красновато-коричневой сферы Марса, висевшей внизу, под диском Исследовательского центра, озаренного огнями стартовых шлюзов и прожекторов. Заметив, что девушке нравятся эти космические виды, Сергеев не стал торопиться вниз, а завис у края диска. Отсюда можно было разглядеть широкие чаши антенн уловителя и световое кольцо вокруг источника Т-излучения.
Станция ИЦТИ являлась важнейшим звеном в системе из двух десятков лабораторий и институтов на Марсе и Земле, входивших в Центр. В одних трудились астрофизики, специалисты по структуре пространства, другие носили гуманитарный характер — их штат комплектовался из философов, историков, лингвистов, культурологов. Был институт высших и нетрадиционных функций мозга, где изучались ментальные записи, было подразделение, где информацию пытались очистить от помех, вносимых наблюдателями, были группы координации и связи, были научные издания, конференции и семинары. Наконец, существовала особая служба, чьей задачей был поиск людей с ментальным даром и тщательная проверка их способностей. В Центре работало несколько тысяч человек, и он несомненно являлся одним из крупнейших международных проектов. Что неудивительно — ведь послания из космоса будили не только любопытство, но и страх. Кое-кто из политиков считал, что они несут скрытую угрозу, что в ментальных записях из «черной дыры» содержится некий фактор Х, незаметно влияющий на сознание — правда, в какую сторону, не уточнялось. Но как бы то ни было, Центр финансировался щедро, и большая часть этих средств шла на содержание станции ИЦТИ, на новое оборудование и оплату сотрудников и пси-наблюдателей.
Послания неведомых братьев — или врагов? — по разуму воспринимались лишь в определенной точке над марсианской поверхностью. В былые годы здесь дрейфовал один из пассажирских кораблей Третьей марсианской экспедиции, переданный Центру на вечные времена. Когда был возведен Авалон и человек прочно утвердился на Марсе, корабль заменили более крупным сооружением, образовавшим ядро будущей станции. Строилась она долго и медленно, почти половину столетия, но в конце двадцать второго века Центр наконец получил комплексную базу вблизи источника Т-излучения. Однако работа не пошла быстрее — главной проблемой, как и прежде, являлись наблюдатели; человеческий мозг, даже в самом удачном варианте, был не очень восприимчив к ментальной связи.
Зато теперь…
«Теперь, — думал Сергеев, — теперь есть шанс, что дело стронется с места. Первая запись получена, и какая!» Он вспомнил, как спустился вместе с девушкой к саркофагу, уже окруженному врачами, как извлекли тереянца, сняли датчики и напоили соком; как метался взгляд маленького существа, пока не нашел Пилар — а когда нашел, лицо Пикколо озарила улыбка. Жители Тереи так отличались от людей и так походили на них! Во всяком случае, в том, что касалось эмоций.
Внезапно губы тереянца дрогнули, затанцевали, потом в безмолвную пляску включились веки и глаза, мускулы щек, крохотные заостренные уши, плечи, гибкие пальцы, колени и ступни. Пилар ответила. Происходившее
Девушка на соседнем сиденье пошевелилась.
– Летим в Авалон? — спросил Сергеев.
– Нет, еще нет… Я бы взглянула на эту червоточину… на устье, что посылает нам видения. Можно?
Он негромко рассмеялся:
– Можно, но вы ничего не увидите. Форма этой щели непрерывно меняется, флуктуирует, но ее размер не больше тридцати нанометров [11] . В сравнении с нею точка в типографском шрифте — целая планета! Чтобы ее разглядеть, нужен солидный агрегат. На станции такой есть, и весит он больше тонны.
11
Нанометр — миллиардная доля метра, единица длины, используемая для измерения расстояний в микромире.
– А это кольцо? Световое кольцо? Там, под диском?
– Оно окружает устье и служит для того, чтобы центрировать антенны уловителя и камеру контакта, — объяснил Сергеев. — Сигнал быстро рассеивается. Для лучшего восприятия надо находиться на его оси, и как можно точнее.
Пилар вздохнула.
– Пикколо сейчас там, а я — здесь…
– Мы обернемся за пять часов, раньше, чем он очнется, — заверил ее Сергеев. — Ну так что же? Летим вниз? В город, к цивилизации?
– Летим, — согласилась девушка.
Кораблик нырнул к поверхности Марса. Пустыня, что простиралась по краям Долин Маринера, была такой же, как миллионы лет назад: холодной, безжизненной и каменистой. Но огромный разлом был перекрыт силовым полем, которое удерживало атмосферу, по дну его текла широкая река, на склонах горели искусственные солнца и зеленели сады, висевшие на выровненных и покрытых почвой скальных выступах. Здания города тоже стояли на множестве карнизов, уходивших ступенями вниз, к реке и чудесным мостам из каменных кружев. У дна каньон сужался до сорока километров, и это пространство было засажено рощами из сосен, кедров и дубов, среди которых виднелась голубая гладь озер. Ближе к речным берегам снова начинался город — там сверкало стекло корпусов Марсианского университета, тянулись вверх шпили Музея Марса и Палаты координаторов, попирал скалы массивный шестиугольник атмосферной фабрики. Вдоль левого берега реки пролегала набережная, на правом раскинулись порт и гавань; отсюда шли корабли ко всем поселениям Долин Маринера, в Камелот и Помпеи, Китежград и Вавилон, Ниневию, Тир, Карфаген и Саркел. Система глубоких ущелий, гигантский разлом планетарной коры, тянулась на тысячи километров, каньоны рассекали пустыню от экватора до двадцатых параллелей южной и северной широты, так что хватало места для городов, полей и зеленых зон. В сущности, это была страна на дне огромной рифтовой структуры, со своей уникальной экологией, городами, дорогами, лесами и населением в шесть миллионов человек.
Корабль прошел сквозь окно в силовом экране и теперь неторопливо опускался у восточного склона разлома. Вверх уходили безжизненные скалы, серые, черные, бурые; их мрачные тона не веселили душу, и казалось, что кораблик падает прямо в ад. Но на глубине двух километров камень расцветили мхи и лишайники, затем появились кустарник и травы и, наконец, деревья. То была альпийская сосна, приспособленная для условий Марса: толстые низкие стволы, причудливо изогнутые ветви, мощные корни и длинная хвоя, похожая на голубоватый пух. Упрямо цепляясь за камни, деревья тянули кроны вниз, к исходившим из глубин теплу и свету; казалось, что склон ущелья усеян множеством вопросительных знаков под голубыми зонтами.