Зов крови

Мэримонт Лесли

— Довольно сурово с их стороны.

— А жизнь вообще суровая штука, — язвительно отозвалась Хилда, радуясь, что к ней возвращается ее обычная циничная, безжалостная самоуверенность.

Хилде всегда было больно вспоминать о своем прошлом. И сейчас эти воспоминания вызвали только горечь, практически не оставив в душе места для каких-либо других чувств. И вообще, как она могла, пусть и на мгновение, поддаться такому безумному чувству, как сексуальное желание к сидящему рядом мужчине? Совершенно непонятно! Она лучше других знала, кто такие

эти мужчины, особенно когда дело касалось секса.

— Ладно, давайте вернемся к нам с Флорой, — продолжила Хилда довольно холодным тоном. — Никто не мог удочерить нас на законном основании, потому что не нашлось родственников, готовых подписать необходимые бумаги. И нас отдали в приют. Днем мы посещали школу, но обе не преуспели в учебе. И не потому, что были тупыми. Флора на занятиях постоянно болтала с парнями, а я погружалась в себя. Когда нам исполнилось по пятнадцать, мы покинули школу и устроились работать в магазин. Флора окончила вечерние курсы секретарш и постепенно находила все лучшую и лучшую работу, а я продолжала работать в магазине и повышать свое образование. Мы жили вместе до прошлого года, пока я не получила работу и не уехала в Брайтон.

Хилда ни в коем случае не собиралась рассказывать Бертолду о ссорах и о размолвке с подругой.

— Какую работу? — поинтересовался он.

— А разве Фредерика не говорила?

— О чем?

— О том, что я актриса.

— Нет, не говорила. И хорошая актриса?

— Не Сара Бернар, конечно, но кое-что умею.

— Гм, я слышал, в театральную школу очень трудно поступить.

— Да, это так. Я три года подряд ходила на прослушивание, прежде чем меня приняли.

— Вами двигали амбиции или просто упрямство?

— Раньше я бы сказала, что амбиции, но сейчас склоняюсь к тому, что упрямство.

— В это я могу поверить, — хмыкнул Бертолд. — И нашли хорошую работу в Брайтоне?

— Это с какой стороны посмотреть. Я получила роль в мыльной опере, играла этакую роковую женщину. К сожалению, роль второго плана. Некоторые актеры терпеть не могут мыльные оперы, но в них можно хорошо проявить себя, если у тебя есть талант. И кроме того, это хоть и небольшая, но все же страничка в карьере.

— А что теперь будет с вашей карьерой, когда вам придется воспитывать Петл?

— Буду вынуждена прервать работу на некоторое время.

— Кстати, сколько вам лет?

— Двадцать шесть. А что?

— А каково ваше финансовое положение? — продолжал Бертолд, проигнорировав вопрос Хилды.

— С вашей стороны это просто любопытство или намерены сделать благотворительный взнос? — съехидничала она.

— Прекратите огрызаться и отвечайте на вопрос.

Огрызаться? — весело изумилась Хилда. Да я еще не начала по-настоящему огрызаться!

— Мое финансовое положение — это сугубо личное. Неужели вы действительно думаете, что я сообщу подобную информацию человеку, с которым мне, возможно, предстоит судиться?

— Это означает, что вы отнюдь не богаты. Будь вы

богаты, вы бы с гордостью сообщили мне об этом.

— Это означает, что мы с вами враги, мистер Кертис. Я не стану снабжать вас какими-либо сведениями, которые могли бы дать вам преимущество. Флора была добрейшим существом, и она доверила мне заботу о своей дочери. Поверьте, я действительно намерена сделать все, что в моих силах, чтобы заставить вас признать Петл и обеспечить ей то воспитание и жизнь, которую она заслуживает.

— Значит, в конечном счете все упирается в деньги, не так ли?

— Мне жаль вас. Глупец, все упирается в любовь! Я люблю Петл, но она мне не родная. Она родная вам и вашей матери. Фредерика может дать Петл ту любовь, которую не могу дать я и в которой так нуждается ребенок. Я не заблуждаюсь по поводу того, что и вы когда-то подарите своей дочери любовь. Судя по тому, что я слышала и видела, эмоции вам чужды. Но деньги могут создать у ребенка иллюзию любви. Кто знает, может, со временем вы дорастете и до любви к Петл. Если она пойдет характером в мать — а я подозреваю, что пойдет, — то трудно будет не полюбить ее.

— А вы не считаете, что с подобной лекцией следует повременить до готовности результатов анализа ДНК?

— Вы сами захотели поговорить о. Флоре, — парировала Хилда. — А я не могу говорить о Флоре, не касаясь при этом Петл. И уж конечно исчезнувшего отца Петл!

— Но если вы так уверены в моем отцовстве и так злы на меня, то почему же не пришли ко мне раньше? Когда Флора сказала вам, что я отказался быть отцом и дал ей денег на аборт, почему вы тогда не ворвались в мой кабинет, словно ангел мщения? По-моему, для вас это не составило бы труда. Так почему надо было ждать до сегодняшнего дня?

Хилде не понравился этот вопрос, он ставил ее в тупик.

— Ну… я была в Брайтоне.

— Но вы же приехали в Лондон, когда родилась Петл?

Под пристальным взглядом Бертолда Хилда почувствовала, что лицо ее покрывается румянцем, вызванным чувством вины.

— На самом деле… нет, я не приехала, — призналась она, ощущая, как к горлу подступил комок.

В машине на короткое время воцарилась гнетущая тишина.

— Не скажете ли почему? — В голосе Бертолда прозвучало удивление, смешанное с раздражением. — А то у меня создается впечатление, что вы какая-то очень странная лучшая подруга.

— Я… мы… мы поссорились.

Хилда закашлялась, отвернулась и уставилась в окно. Они выехали на набережную Темзы, но открывающийся прекрасный вид не произвел на Хилду никакого впечатления. Она отчаянно пыталась взять себя в руки.

— Из-за чего? — потребовал ответа Бертолд.

Она не могла говорить и только покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Бертолд вздохнул.

— В бардачке есть салфетки, — подсказал он.

И только Хилда достала салфетки, как чувство горя и вины выплеснулось наружу в виде глубоких, сотрясающих рыданий.