Зов Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
Пока она говорила, Тимур жарко целовал ее изуродованную кисть.
— Мама сказала, чтобы я сама выбрала наказание. Я попросила отрезать мизинец, чтобы быть как ты…. Теперь мы похожи, правда?
— Она тебе не мама, — прошептал Тимур. — Она… монстр!
— Не смей! — замотала головой Силена. — Не надо…
— Что это за место? Кто эти люди?
— Родители, — ответила Силена с преданностью и восхищением. — Последние праведники. Дети Отца Дагона и Матери Гидры. Те, кто вылизывают полную луну, чтобы она блестела. Кормящиеся
Он заставил ее отпить из бутылки. Насильно влил в горло густую сладость. Она закашлялась:
— Тимка, мне нельзя.
— Теперь тебе все можно. Ты пойдешь со мной. Убежим отсюда, убежим из Речного, из всех Речных… Будем жить в деревне, далеко, вместе…
Она улыбалась непонимающе:
— Бросить маму? Предать ее? Тимка, о чем ты?.. Знакомый визг хлестнул по спящему двору.
Свихнувшаяся сирена выла из окон второго этажа. Силена затравленно оглянулась. Желтое мерцание призывало ее.
— Мама проголодалась! — крикнула она, заглушаемая надрывным требующим голодным ревом. — Уходи! Я совершила глупость! Я знала, ты не так поймешь…
Она кинулась к подъезду.
— Алла!
Девушка застыла у входа, как соляной столб.
— Алла Руднева!
Он подошел к ней, заставил повернуться. Поднес к ее лицу групповую фотографию.
— Это я, смотри! А это ты! Алла Руднева! Алла Руднева!
Сирена сводила с ума, вкручивалась в уши дрелью. Мешала думать. Но что-то промелькнуло в синих глазах Аллы-Силены.
Она нехотя оторвалась от снимка, отступила в темноту подъезда.
— Кормить, — отрывисто произнесла она. — М-маму… Он обхватил голову руками, умоляя, чтобы наступила тишина. Визг прекратился, оставив липкий шлейф эха. Свечение в окне погасло.
— Она моя! — сказал Тимур притихшему микрорайону. Сказал так, словно повернул гаубицу стволом в рожу Речному-3.
И вошел во чрево подъезда. Пробираясь сквозь тьму, перепрыгивая ступени, он достиг второго этажа и увидел приоткрытую дверь. Из щели лился желтый свет, не такой яркий и голодный, как прежде, но он помогал различать дорогу.
Тимур шагнул в квартиру, миновал коридор и оказался лицом к лицу с источником свечения. С мамой.
Она была в два раза крупнее тех, кого он встретил в Речном-3 сегодня. И имела еще меньше сходств с человеком. Лысый череп раскачивался взад-вперед, разбухшая туша едва умещалась на диване. Белые груди подрагивали и лоснились. Свет источала кожа, точнее, слизь, выделяющаяся из пор, а также желтые глаза, наполовину закатившиеся под веки. Рот твари был открыт, из него свисали языки, целая гроздь толстых мышц, они двигались, переплетались жгутами, липкие щупальца, покрытые крошечными сосочками.
Потрясенный, Тимур не сразу увидел Аллу. Она сидела на полу, привалившись к толстым ногам матери, ее голова была откинута на шишковатые колени, волосы, обычно зачесанные направо, сбились в другую сторону.
Под волосами зияла дыра. Кусок височной кости отсутствовал
Языки трогали его, деловито сновали по поверхности, облизывали, впитывали, выискивали что-то в бороздках, проникали вглубь. Но не убивали. Алла была жива, ее зрачки закатились, как и у жирного чудовища, воздух судорожно вырывался из легких.
— Хватит! — заорал Тимур во все горло и швырнул в кормящуюся тварь початой бутылкой. Стекло раскололось, портвейн залил гладкую морду. Языки резко втянулись в пасть. Желтые, полные ненависти, глаза, уставились на Тимура.
— Орфей, — прошипела тварь, отталкивая несчастную Аллу. С невероятной для ее пропорций ловкостью, мама соскочила с кровати. — Во имя Дагона и Матери Гидры, ты сдохнешь!
Короткие лапы в складках шкуры потянулись к Тимуру. Он опередил существо.
Нож, посланный отработанным движением, впился в переносицу монстра. Рукоять затрепетала между ядовитых, постепенно угасающих глазок. Тварь покачнулась и тяжело рухнула на пол.
Тимур перескочил через тушу:
— Алла!
Она разлепила веки, сонно посмотрела на него. Обнаженный, не отличимый от говяжьего, ее мозг покрылся испариной, как росой. Тимур пытался не думать об этом.
— Ты сможешь идти? — задал он глупый вопрос девушке с трепанированным черепом. Но она кивнула:
— Могу.
И сказала, схватив его за локоть:
— Лидия Тимофеевна…
Он посчитал, что она бредит, но в подъезде его осенило:
— Лидия Тимофеевна! Наш классный руководитель! Ты вспомнила!
Она слабо улыбнулась.
Поддерживая Аллу, Тимур вышел на улицу. Луна зорко следила за беглецами, не упускала из виду. Насмехалась. Тимур подумал: «Как там Силена назвала тварей? Те, кто вылизывают полную луну, как-то так. Дети Гидры…»
Он старался идти тихо, боясь потревожить микрорайон. Словно продирался через вольер с дремлющим хищным зверем.
Ноги спутницы заплетались, волосы прилипли к содержимому черепной коробки, голова безвольно падала на грудь. Во дворе, где Тимур встретил девочку, потерявшую песика, Алла окончательно лишилась сил. Он подхватил ее на руки. Понес хрупкое тело к темной арке.
Черные монолиты высоток внезапно потеряли очертания, поплыли. В них, как на засвеченной кинопленке, расползались светлые дыры, появлялись сквозные червоточины. Дома таяли, лишались форм. Плиты под ногами стали прозрачными, и Тимур увидел примятую сухую траву. Увидел реку прямо за испаряющимся зданием.
Боль ослепила Тимура. Невыносимая боль выкрутила щеку винтом. Он закричал, но Силена снова вонзила зубы в его лицо, в шрам, оставленный цепью паркового пацана давным-давно. Она жевала мясо остервенело, и даже когда он выпустил ее, она повисла, удерживаясь зубами за рвущуюся кровоточащую щеку. Он оттолкнул ее. Силена распласталась на асфальте, красные губы дрожали от ярости.