Зов Орианы. Книга первая. В паутине Экора. [СИ]
Шрифт:
– Согласен, - отозвался Андрей, выруливая на окружную.
– Мало ли кому ещё мозги чистить придётся. Может, друг дружке...
– Кхе-кхе, - деликатным кашлем напомнил о своём присутствии Дворкин.
– О! Уже очухался, - глянул в зеркало заднего вида Иванов.
– Не прошло обещанных Доктором тридцати минут, а выглядишь ты, Изя, прямо скажу, как огурец. Только попахивает от тебя... Была бы машина моя, а не казенная, топать бы тебе пешком. Как себя чувствуешь-то после укола?
– Сто болячек, кто людям с утра делает весело! Инсулин в малых дозах для здоровых людей абсолютно безвреден. Более того, он помогает им справиться с
– Так ты...
– Простите, господа, каюсь, я несколько преувеличивал, рассказывая вам о своем диабете. Я не страдаю этим заболеванием, вот покойная мама моя...
– Ну, ты жук, Израиль Наумович!.. А как же это...
– Андрей громко нюхнул и поморщился.
– Как же твой обморок и всё прочее?..
– Это называется глубоким проникновением в создаваемый актером образ. Я же рассказывал вам: мы с моей покойной мамой не пропускали ни одной премьеры.
– В тебе, Израиль Наумович, погиб великий актёр. Ты бесподобно талантлив. Станиславский аплодировал бы стоя, глядя, как ты...
– Андрей прыснул, - как ты...
– он не удержался и захохотал.
– Я очень признателен вам, господа, за высокую похвалу моего более чем скромного таланта, - сказал Дворкин, дождавшись, когда майор отсмеется, - но...
– Никаких но! Ты гений, Изя.
– Я о другом, - скромно потупил взор гений сцены.
– Уговор, как в старые благословенные времена говорили русские бизнесмены, дороже денег. Хотя деньги - это как раз таки то, что мне в моём бедственном положении сейчас крайне необходимо.
– Да помню я, помню. Сейчас в какую-нибудь подворотню заедем, дам тебе денег и проваливай на все четыре стороны.
Укромный уголок нашёлся довольно быстро. Андрей остановил машину в каком-то дворе, достал бумажник и вынул из него потёртый серо-зелёный полтинник.
– Держи. Тут тебе и на новые штаны хватит, и пожрешь от пуза.
Дворкин взял купюру, любовно посмотрел на седобородого Гранта и, аккуратно свернув, засунул её за пазуху (по-видимому, с изнаночной стороны Изиной футболки был пришит потайной кармашек). Потом критически оглядел свои клетчатые недавно обмоченные штаны.
– Брюки у меня таки еще вполне новые, их только требуется немножечко привести в порядок. А много кушать вредно. Даже поев кошерной пищи, с непривычки можно получить заворот кишок... Хотел бы я, господа, организовать небольшой бизнес, но боюсь пятидесяти долларов не хватит...
– Добавь ему, Илюха, зря он, что ли так убедительно...
– Андрей снова захохотал.
Илья сунул нос в свой бумажник: полтинника не оказалось, пришлось дать Изе сто баксов. Однако отдал он эту сотню без особого сожаления - роль, сыгранная бомжом, безусловно, заслуживала такого гонорара.
На одутловатое лицо Бенджамина Франклина Изя посмотрел с ещё большей любовью.
– Ну, теперь-то мы с этими двумя достойнейшими мужами такой совместный гешефт организуем, что в получении приличного профита можете не сомневаться.
– Да мы и не сомневаемся, - заверил Дворкина Андрей.
– Может, с нами к Бороде прокатишься? Навестишь друга?
– Давайте ходить друг к другу в гости: вы к нам на именины, мы к вам на похороны... Нетушки, - поспешно отказался от предложения Изя.
– Вы себе представить не можете, сколько неотложных дел у меня неожиданно образовалось. Надо договориться о поставке товара, решить вопрос реализации, открыть расчётный счет. Нет, нет, Бороду я навещу в другой раз. А с вами мы ещё встретимся,
– Как ты с такими талантами бомжем-то стал?
– усмехнулся Илья.
– По чистому недоразумению, господа. Уверяю вас, по чистому недоразумению. Слава Богу, из нашей семьи не было артистов, до такого позору мы еще не дожили, а нищий еврей - это еж ты ж господи же ж боже ж мой же ж...
Алексей, гладковыбритый, но ещё не подстриженный, растрепанный со сна, сидел на краешке незаправленной супружеской кровати и смотрел в раскрытое настежь окно, выходящее во двор. Он думал о том, что с ним произошло, вспоминал эту ночь...
Сегодня ночью у него был секс.
Слово это он знал, слышал где-то или когда-то, но мужики, с которыми он провел ту часть жизни, которую помнил, называли это занятие иначе.
Почему-то он никогда не принимал участие в оргиях, которые случались не так чтобы часто, но случались. Он не стеснялся, просто ему было противно. Все подружки бомжей были как на подбор - глупо хихикающие или истерически хохочущие, пьяные, редкозубые, морщинистые, с немытыми, свалявшимися, похожими на мочала волосами. Мочалки, их так и называли мужики. Встречались, правда, и бабёнки посвежее - в основном, новенькие или случайные. Но он всё равно их не хотел. Ему предлагали, но он отказывался. Бомжихи над ним смеялись, считали девственником, называли мальчиком-целкой. А кое-кто из мужиков ехидно интересовался: "А ты, случаем не педик, Борода? Так у нас во Фрунзенском таких не жалуют. В соседнем, Первомайском, районе пидоры есть, потому что там среди бродяг зэков бывших полно. А у нас одни натуралы. Может тебе на Первомайке прописаться?.."
Вчера, когда эти двое - Андрей и Илья - ушли, и Алексей остался один на один с женщиной, которая по её же словам приходилась ему женой, он жутко растерялся. Безропотно дал себя увести со двора, а, оказавшись в квартире, чуть было не убежал. Закрутил головой, испугавшись непривычного уюта и запаха чистоты, дёрнулся к двери, но женщина встала, загородив её своим телом. Она не закричала: "Не пущу!", а так ласково сказала: "Милый, проходи в дом, это твой дом". И тут же поправилась: "Наш с тобой дом, Алёшенька". Услышав это ласковое "Алёшенька", он вздрогнул от неожиданности и замер, прислушиваясь к себе. Что-то сжало грудь, что-то пронеслось в голове, что-то вспомнилось. Неужели возвращается? Неужели он начал вспоминать? И тут же понял: ему вспомнился другой Алёшенька - из совсем недавнего. Они с Изей были в поиске, зашли в какой-то двор. Дети играли в песочнице, кто-то качался на качелях, кружился на каруселях, двое пацанов гоняли по двору на великах. Вдруг какая-то женщина громко позвала с балкона: "Алёшенька! Кушать иди, я тебе пельмешков сварила".
Алёшенька - так зовут детей. А эта женщина, что стоит у двери, смотрит так ласково, что плакать хочется, тоже назвала его Алёшенькой... Странно. Странно и непривычно. Хочется спрятаться, забиться в какую-нибудь нору, чтобы никто не видел его слез, и плакать...
Но и выглянуть наружу тоже хочется.
Светлана, его жену зовут Светланой. Красивое имя, светлое. И сама она... Алексей нет-нет, да и бросал украдкой взгляды на совершенно незнакомую жену. На женщину, которую он пытался вспомнить, очень хотел вспомнить, но не мог.