Зов Оз-моры
Шрифт:
– Дк царёв указ же… – промямлил Денис.
– Царёв указ, – хмыкнул голова. – Да, царёв… Так до Бога высоко, до царя далеко, а до меня – рукой подать. Вот он я! Перед воеводой и горожанами отвечаю за то, чтоб степняки не разорили Козлов. Мне нужны бойцы, а мастера кузнечного дела ещё нужнее. Вас, мастеровых, по пальцам можно перечесть. Как я стану уезд защищать, ежели вы разбежитесь? Вспомни, как мы тебя выручали, когда ты сюда приехал. Помогли дом справить и кузню оборудовать. Ну, и где твоя благодарность, Дениска?
Денис замялся, не зная, что ответить. Быков же положил на стол небольшой свиток и развернул перед Денисом.
–
Он ткнул пальцем во фрагмент свитка со словами: «А плотникам и кузнецам, которые будут у городового и у церковного дела, давать подённого корму по шти, и по пяти, и по четыре деньги на день…»
– Прочёл? Акимке твоему четыре деньги в день положим, а тебе шесть. Смекай!
– Шестью московками в день соблазняешь? – усмехнулся Денис.
– Это ж десять рублей в год! Тебе мало? Мои стрельцы втрое меньше получают.
– Стрелец может сделаться пятидесятником, даже сотником. Получить поместный оклад. А кузнец? Никакой будущности! Как живёшь мастеровым, так и помрёшь. Указ меня к Козлову прикрепит, свободы лишит. Да и не верю я в царёв подённый корм. Он ныне есть, а изутра нет. Скажут «казна пуста» – и соси лапу. Отпусти меня!
– Так ли хорошо в этой новой крепости? Недавно Боборыкин заставил всех тонбовцев строить острожек. И ежели б крестьян, казаков и стрельцов! Нет же, он и попов, и сынов боярских впряг возить дубовые брёвна. За ослушание батогами бил. Батогами! Они челобитные в Москву писали, жаловались, а ему хоть бы хны. Он же царю родня. От Кобылы род свой ведёт, как и государь наш. Подумай, Дениска, в каком аду ты окажешься!
– Знаю… – задумчиво сказал Денис. – Токмо не Роман ли Фёдорович дал коней лучшим пешим стрельцам? Не казённых. Своих жеребцов не пожалел! Неужто врут люди?
– Не врут. О державе, видишь ли, Боборыкин радеет. Нет, Дениска! Он просто богатый и молодой. Перед царём выслуживается, будущность себе выстилает.
– Но ведь дал коней…
– Так вот на что ты нацелился? Думаешь, в Тонбове тебе турецкого жеребца и рейтарские доспехи дадут? Может, ещё и поместье? – ухмыльнулся Быков.
– Как повезёт…
– Даже ежели и получишь поместье, – засмеялся Путила Борисович. – Думаешь, счастливее станешь? Забот прибавится, врагов тоже. Так и будешь озираться, не роют ли тебе волчью яму. И ты её тоже рыть начнёшь. Никуда не денешься, ведь либо ты, либо тебя… Слышал мой разговор с Боборыкиным? Там, у ворот Тонбова? То мы с Иван Васильевичем на него донос пишем, то он на нас…
– Отпусти, Путила Борисович! До гроба благодарен буду.
– Нет уж, оставайся здесь! Возвращайся к своему ремеслу. Я тебя и раньше не обижал, и впредь обижать не стану. А вот если сбежишь… нет, не доедешь ты до Тонбова! Я уж постараюсь, чтоб не прошёл ты Челнавскую засеку. Когда тебя поймают и ко мне приведут, бить буду собственноручно. Долго и больно, чем попадя и по чём попадя, – задушевно произнёс Быков и погрозил Денису шишковатым кулаком, похожим на булаву.
Тот же, побаиваясь собственной смелости, выпалил:
– Будь твоя воля, ты бы всех подряд закрепостил!
Быков понял, на что намекнул Денис. В те времена Русь, вся в ранах от Смуты и непрерывных войн, покрывалась рубцами крепостного права, и одним из таких шрамов было поместье Путилы под Данковом – захваченные им земли с вольными в недавнем прошлом земледельцами. Драл
Деньги требовались Быкову и на оружие, и на коней, и на доспехи для себя и своих боевых холопов, Тимошки и Егорки. Не к лицу было одевать их в старомодные тегиляи, да и потерять рабов-рыцарей не хотелось. Сколько сил приложил Путила, чтобы обучить их ратному искусству! Вот теперь и тратился на железо для них. А откуда средства брать? Жалованье у него было не такое уж и великое, тридцать рублей в год. Всего-то в три раза больше, чем он пообещал Денису.
– И закрепостил бы! – с вызовом ухмыльнулся Быков. – Как иначе людей на месте удержать? О себе все думают, не о державе. Вот и ты такой же.
Путила затряс густой седеющей бородой и повернулся к стоящей неподалёку прислужнице:
– Варька, принеси-ка ещё хлебного вина!
Та, не поднимая глаз, развернулась и мелкими шажками пошла к двери.
– Разглядел её? – вполголоса спросил Быков. – Складная, видная, статная… а какая кожа! Ни белил, ни румян не нужно. Природная белизна, природный румянец! Этакая снегурка розовощёкая. А как поёт! Заслушаешься. Правда, ни слова не разберёшь.
– Она нерусская?
– Мокшаночка[3].
– Я таких снеговых мордовок ни разу не встречал, – с удивлением покачал головой Денис. – Те, что на базар приезжают, смуглее будут.
– Всякие они бывают. Будто не разумеешь, почему. Придут степняки в селение. Одних баб в полон уведут, а других испортят и оставят на развод. Вот и рождаются чёрненькие ногайчата. Эта же девчонка – из лесной деревни. В диких дебрях жила. Туда татарский сапог не ступал… а как ступил, так и не стало там никого. Нашли мы ту деревеньку прошлой осенью. Ехали мы по свежей сакме и наткнулись на пожарище. Одни покойники да уголья! Со мной и конные стрельцы, и казаки были. Долго мы искали, остался ли кто в живых из мордвы. Молодых татары угнали, чтоб туркам продать. Тех, кто постарше, перебили.
– Всех?
– Да. Они же пытались сражаться, дураки. Не знали, что не выстоят. Вот и отправились в свой рай… или как он у них называется. Мы решили похоронить мокшан. По-простому: скудельницу в буераке устроили. Начали мы таскать туда тела… Вдруг девка из лесу выходит. Одна! Сразу к папе с мамой кинулась, плакала над ними. У моих ребят головы закружились, слюнки потекли: дюже уж девица казистая. Ясно, что они хотели с ней сделать, но я не позволил…
– Себе оставил?
– Нет! Нетронутая она, непочатая. Даже не сомневайся. Староват я уже, а тут юная тёлочка, кровь с молоком, глаза с поволокой. Ей крепкий, молодой бычок нужен. Чтоб уж прочистил, так прочистил горячую печку… В общем, вышла она к нам. Спросили, как звать. «Вяжа», отвечает. Привезли мы её сюда, крестили, нарекли Варварой. Теперь прислуживает мне за кров и еду. Ещё недужных стрельцов лечит. Травками и мордовскими заклятьями. Тайком от попа Якова, но строго у меня на глазах, чтоб не случилось чего непотребного. По-нашему уже говорить научилась. Ну, что тебе ещё о ней рассказать?