Зовут его Валерка
Шрифт:
— Почему ты опоздал? — спросил его дядя Саша.
— Я забыл попросить дежурную общежития, чтобы она меня разбудила.
И дядя Саша не перестаёт теперь жаловаться дома:
— Замучился я с ним. И кто меня тогда за язык тянул?
— Ну что ты хочешь? — говорит тётя Лена. — Перестал же он у вас прогуливать, значит, и от этих недостатков его можно отучить.
— Я просто начинаю сомневаться в этом. Нет дня, чтобы его не обсуждали в цехе. Он уже три раза проспал заполнение ёмкостей. У меня такое впечатление, что он дома не высыпается: вид у него
Тётя Лена советует:
— А вы сходите к нему в общежитие.
— Ходили уже. Обстановка там неприглядная, в комнате грязь. Их же на самообслуживание перевели, а там подобрались такие лентяи, что веник в руки взять боятся. Хочу перевести его в наше общежитие, там надёжные ребята живут.
— Попробуй, мне кажется, что это поможет.
Несколько дней дядя Саша не вспоминал об Анянове, и Валерка решил, что тот исправился. Он даже собирался задать этот вопрос дяде Саше, как вдруг позвонили по телефону.
— Слушаю, — ответил дядя Саша. — Что? Опять Анянов? Ну что ты с ним будешь делать! Возьмите с него объяснение, и завтра пусть явится ко мне.
— Что там случилось? — спросила тётя Лена, когда дядя Саши положил трубку.
— Анянов снова спал на работе и чуть не устроил аварию. Нет, я не знаю, что с ним делать, он просто неисправим!
— Да, — соглашается тётя Лена, — действительно трудный человек.
Дядя Саша непривычно горячится:
— Ещё какой трудный! Ну, я понимаю: ошибся раз, два, в конце концов, три, а он же систематически допускает одни и те же ошибки. Я начинаю думать, что мы действительно превращаемся в нянек, когда имеем дело с такими типами.
Валерка слушает дядю Сашу и тоже сердится. «Конечно, — думает он, — одни и те же ошибки можно делать только нарочно». У Валерки тоже бывают ошибки, но он их старается сразу исправлять. Плохой человек этот Анянов, если добрых слов не понимает.
— А может быть, Саша, директор был прав? — замечает тётя Лена. — Сколько можно с ним возиться?
— Да не могу я так поступить! — ещё больше горячится дядя Саша. — Ну, выгоним мы его из цеха, а дальше что? Кому он нужен такой? И, черт возьми, ведь кто-то так или иначе должен его перевоспитать. Он же молодой парень, легко с пути может сбиться. Жалко мне его, дурня…
— Ну, раз так, то нечего плакаться, — говорит тётя Лена.
— Да я просто советуюсь. С чего ты взяла, что я плачусь?
— Потому что ты каждый день жалуешься, каешься и каждый день сомневаешься. А мне кажется, что ты правильно сделал, когда взял Анянова в цех. Только ты напрасно думал, что он так быстро исправится. С ним надо повозиться. А ты думал, это так просто?!
— Ничего я не думал, — обиженно говорят дядя Саша, — и вовсе не собираюсь от него отступаться. Мы из него всё же сделаем человека. Или я ничего не понимаю в людях, или…
Дядя Саша замолкает.
Нет, что ни говори — плохой человек этот Анянов!
И зря дядя Саша возится с таким.
ОХОТНИЧИЙ
Каждый месяц запоминается Валерке какими-нибудь радостными событиями. Разве ноябрь ему нечем вспомнить? Ведь это в ноябре выпал настоящий снег и не растаял. В ноябре Валерка впервые встал на лыжи. Наконец, в ноябре были короткие каникулы, и он целыми днями играл на улице и катался с высоких горок, построенных домоуправлением.
А 7 Ноября вместе с классом он шёл в праздничной колонне. На отвороте его шубы алел красный бант, приколотый октябрятской звёздочкой. В руках Валерка держал флажок. На флажке мальчик — Володя Ульянов. Валерка был очень горд, что Дарья Емельяновна доверила ему нести этот флажок.
Если бы его могли сейчас увидеть бабушка и мама, ох и обрадовались бы они!
В дни каникул быстро летит время. Кажется, что они только начались, и вот уже снова надо идти в школу. Нет, Валерке не надоело учиться. Он с охотой ходит в свой класс. Но каникулы оказались очень уж короткими: еще бы денёк или два… Через несколько дней Валерка уже стал забывать о каникулах и, даже приболев, всё равно пошел на занятия. Ему ни за что не хотелось пропускать школу. Дядя Саша тоже больной несколько раз ходил на работу.
Вот такой был ноябрь.
Но этот месяц принёс Валерке и огорчения.
Всё началось с охотничьего ножа, с того самого ножа, который ещё весной выносил Валерка во двор для строительства гаража.
Случилось всё так.
Валерка сидел дома и выстраивал в колонны пустые картонные гильзы. Пришёл Женька и стал усиленно звать на улицу. Но гулять они пошли не сразу, а начали вспоминать, как провели лето. Валерка, наверное, в десятый раз принялся рассказывать про охоту на коз. Чтобы рассказ его был убедительнее, он достал из шкафа нож. У Женьки сразу загорелись глаза.
— Давай возьмём его на улицу, — предложил Женька.
— Нельзя, ещё кто-нибудь увидит.
— А мы никому не будем показывать. Уйдём за дом и выстрогаем там себе пистолеты. У нас в подвале знаешь какие хорошие чурбачки! — уговаривал Женька.
— Говорят тебе — нельзя! Дядя Саша сказал, что этот нож можно брать только на охоту.
— Жалко тебе, вот и всё, а ещё друг! — презрительно бросил Женька.
Это задело Валерку. Он сунул нож под пальто и с вызовом сказал:
— Пошли, показывай, где твои чурбаки.
Сделать пистолеты оказалось не так просто: они никак не получались. Тогда взяли палку, обстругали и начали сражаться прямо у Женькиного подъезда. Один нападал с саблей, другой отбивался ножом. Потом менялись оружием.
Ребята и не заметили, как подошёл Женькин папа.
— Это что у тебя? Где взял? — строго спросил он.
— Это нож, — невинно ответил Женька.
— Вижу. Где взял, я спрашиваю? — ещё строже спросил отец.