Зримая тьма

Голдинг Уильям

— Скажи, что тебя вышвырнули.

— Испортит мою репутацию.

— Значит, ты сама их послала.

— Но я не могу броситься сломя голову к Фидо…

— Приедешь в панике и скажешь, что не убереглась.

— Не убереглась?

— Залетела. Он тебя обрюхатил.

Наступила пауза.

— Я же тебе говорила, фельдмаршал, я с ним не трахалась.

— Скажи ему, что он стал отцом по моей милости. И они бросились перекатываться друг через друга с взрывами визга и хохота, которые внезапно перешли в секс, захватывающий, заводящий, изобретательный, чувственный, долгий, медленный и жадный. Когда неодновременный оргазм отпустил их, уложив на смятую постель, в серый свет из закопченного окна,

Софи даже не хотелось подкрашивать губы, она лежала в каком-то блаженном трансе.

— Когда-нибудь, Джерри, ты превратишься в грязного старикашку.

— Сама станешь грязной старухой.

Серый свет окатывал Софи, как волна.

— Нет. Я не стану.

— Почему?

— Не спрашивай меня. Все равно не поймешь.

Он резко сел.

— Наши бессмертные души? Забудь эту чушь. И для чего я тебя содержу?

— В этой роскоши?

— По крайней мере одно достоинство у тебя есть, мой ангел. Ты не феминистка.

Она от его слов рассмеялась.

— Ты мне нравишься, близнец! Правда! Мне кажется, ты — единственный, для кого…

— Да-да?

— Неважно. Я поеду в школу, как сказала. Допустим, я потеряла там кольцо. Оно такое ценное, моя прелесть, и дело не только в деньгах, оно дорого как память… О Фидо, дорогой, случилось нечто ужасное, сможешь ли ты простить меня? Нет, не Джерри… Любимый мой, я потеряла твое кольцо! Ну конечно же, я плакала! О, дорогой, оно ведь наверняка стоило не меньше двух фунтов с полтиной — где мы еще найдем такие деньги? Знаешь, дорогой Джерри, он… Какая самая гадкая вещь на свете?

— Ты со своими выходками.

— Когда-нибудь я тебе покажу!

— Ой-ой-ой!

— Я оставлю у тебя это чертово кольцо, ладно? Нет… если подумать, лучше мне найти его где-нибудь в школе, верно? Так будет более убедительно.

— Не забудь поискать у Фидо под подушкой.

— Ну ты и…

И тогда, спасаясь от всех этих осложнений, слишком многочисленных и непостижимых, от лжи, не признанной, но от этого не перестающей быть ложью, от подозрений, затруднений и изнанки бытия они бросились друг другу в объятия, сотрясаясь от единодушного смеха.

Софи привезла кольцо обратно в Уэндикотт, и тут испытала потрясение. Во-первых, когда Фидо услышал о потере кольца, он очень сильно разозлился и объявил ей, сколько оно стоило — значительно больше двух с половиной фунтов, и еще не вся сумма была выплачена. Во-вторых, весть о том, что хорошенькая мисс Стэнхоуп потеряла свое обручальное кольцо, облетела всю школу и парализовала ее работу. Интернат совершенно преобразился. Учителя, имен которых Софи не знала, проявили себя истинными вождями. А мальчики!.. Но, разумеется, эта операция, идеально соответствовавшая замыслам Софи, влекла за собой и некоторые осложнения. Доктор Эпплби, директор, настаивал, что первым делом надлежит точно восстановить все передвижения мисс Стэнхоуп во время ее предыдущего визита; и хотя Филлис Эпплби с отработанной легкостью постаралась, чтобы его предложение прозвучало как можно менее глупо и двусмысленно, он тем не менее заронил зерно. Поэтому сведения о том, что мисс Стэнхоуп посещала комнату своего жениха, чтобы посмотреть фотографии, были встречены с чрезмерно серьезными лицами. Софи удалось зарыдать, и это имело грандиозный успех. Филлис мягко намекнула Фидо, как ему повезло: кольцо — это только кольцо, а в действительности девушке сейчас гораздо важнее услышать от своего жениха, что она в десять тысяч раз драгоценнее любой безделушки. Директор готов был сделать Фидо выговор.

— Вы же знаете, Мастермен, что говорится в Библии: «Цена добродетельной женщины выше жемчугов».

— Кольцо было с опалом.

— Какая разница? Мы же не суеверны, правда? Вся школа с большим облегчением узнала

о том, что Софи, или разнорабочий — это осталось неясно, — нашли кольцо под одним из засыхающих вязов. Должно быть, отличился именно разнорабочий, потому что многие слышали, как Софи бурно благодарила его и приветливо ему улыбалась, хоть тот и был настоящим уродом. Но когда она сказала Фидо, что этого человека следует отблагодарить, выяснилось, что Фидо никогда его не видел и ничего о нем не слышал. Потом Софи ждала еще одна непредвиденная неприятность: Филлис настояла, чтобы они взяли ее машину и поехали кататься. Да Бог с ним, с уроком! Она сама его проведет, если только не придется объяснять малышам, как пишется слово «компромисс». Так что, молодые люди, отправляйтесь и побудьте немножко наедине! Фидо, не дуйся! И повежливее с ней! Девушки, сам знаешь, — не солдаты! Им нужно… Софи, забирайте его и надерите ему как следует уши. Поезжайте, полюбуйтесь аббатством, западный фасад просто изумителен!

И они поехали. Фидо вел машину угрюмо и небрежно, но постепенно оттаивал, разогревался и наконец разгорячился до любвеобильности. Софи, счастливая от сознания, что больше ей не придется иметь с ним дела, объяснила, что сегодня ничего не получится. Он ведь знает, что у девушек бывают такие дни, правда? Он, очевидно, знал, но только теоретически; и от этого сообщения снова помрачнел.

И сразу же Софи почувствовала, как ей с ним невыносимо скучно. Это чувство распространилось даже на Джерри, Билла, Роланда, на весь мужской род. Про себя Софи подумала: «Сегодня я не вернусь на квартиру. Позвоню в паб, попрошу, чтобы передали Джерри, переночую в конюшне, и к черту все это. Мне нужно нечто большее, мне нужно…»

Уважение? Восхищение? Страх? Желание?

Она велела Фидо высадить ее на Хай-стрит в Гринфилде; от накопившегося раздражения, Софи-внешняя стала еще более ослепительной. Небрежно помахивая пластиковыми пакетами, она решительно зашагала к усадьбе Спраусона — мимо прачечной, китайской закусочной, «Тимоти Кришна», похоронной конторы Портвелла, магазина мужских костюмов Субадара Сингха — и, подойдя к все той же великолепной парадной двери в стиле восемнадцатого века, она весело приветствовала миссис Гудчайлд. Она толкнула дверь локтем, боком прошла в холл, и секретарь адвоката, шедший ей навстречу, с надеждой подумал, что это клиентка, но тут же понял, что ошибся; а Эдвин Белл, поднимавшийся по лестнице в свою квартиру над адвокатской конторой, сказал про себя: «Я знаю, кто так жизнерадостно входит в дом… Софи, милая Софи вернулась!»

Софи остановилась у двери кабинета, прислушалась, ничего не услышала и не раздумывая вошла, чтобы позвонить по телефону.

— Папа!

Отец принял поцелуй, но вскрикнул, когда ее рука проехалась по столу:

— Смотри, что делаешь! Черт, почему вы, девчонки, такие адски неуклюжие? Ведь казалось бы… А где вторая, Антония?

— Откуда мне знать? Никто не знает.

— Да, конечно. Ладно. Только не думайте, что я снова собираюсь платить за ваши полеты на аэропланах. Если ты пришла за деньгами, то говорю тебе сразу, что…

— Я не за деньгами пришла, папа. Я просто приехала повидаться. В конце концов, я же твоя дочь. Забыл?

— Ты хотела позвонить. Софи после паузы ответила:

— Может быть, потом. Что это за штука?

Отец посмотрел на рассыпанные фигурки и снова начал устанавливать их на маленькой машинке.

— Это называется компьютером, что не совсем верно. Я бы скорее назвал это арифмометром. Он просчитывает несколько переменных, а потом…

— Он может думать?

— Чему тебя только в школе учили? Вот! Смотри, как он ходит! Безмозглый ящик! Я ставлю ему мат белыми за восемь ходов. И за него требуют сотни фунтов!