Зуб мамонта. Летопись мертвого города
Шрифт:
— Набьем шину травой, — принял решение Виктор Николаевич.
Разбортировали заднее колесо. Антон вытащил из копны серп. Пушкин скручивал траву в жгуты, а Виктор Николаевич набивал ею шину, втискивал под обод отверткой и семейным ключом.
Почему Сашку звали Пушкиным? Во-первых, Александр Сергеевич, во-вторых, Пышкин, в-третьих, был он смугл, кучеряв, худ и мал ростом. Между прочим, к поэзии Александр Сергеевич Пышкин не имел ни малейшего отношения. Пушкин был серьезным человеком и мечтал стать милиционером.
Девчонки после долгой разлуки визжат, прыгают и целуются. Парни выражают радость сурово: задирают друг друга, а от особого прилива
— Под плотиной судака ловят. Ночью, на светящуюся рыбку, — сообщил самую главную новость Пушкин, последний из друзей Антона, оставшийся в Степноморске.
— Судака? Ври. Откуда он здесь взялся? Сроду его здесь не было. А разве пускают в запретную зону?
— Забудь! Хоть динамитом рыбу глуши — никто ничего не скажет. Один дед Перятин в будке спит с перерывами на чай с малиной.
— И большой судак?
— Чугун на двенадцать килограммов вытянул. На базаре продал — неделю гуляет. Приходит каждый вечер под плотину без спиннинга и всем рассказывает, как дело было. В славе купается.
— Ну вот, — сказал Виктор Николаевич с удовлетворением, — хоть сейчас на Тур-де-Франс.
И покатили они по лесной дороге дальше — две копны и Пушкин на травяном колесе. Велосипед скрипит печально, словно курлычет отставший от стаи журавль. Ветер пахнет сенокосом. Конечно, ехать на травяном колесе — удовольствие ниже среднего. Каждую кочку чувствуешь. И так жалко и пожеванную шину, и обод, и спицы, и весь этот много претерпевший на своем веку велосипед. Не на колесе, а на собственном сердце подпрыгиваешь на колдобинах.
Остановились посоветоваться — подняться на грейдер или ехать короткой полевой дорогой? Место было мрачноватым и одновременно красивым. Мрачность ему придавало забытое кладбище, заросшее волчьей ягодой, дикой вишней и черемухой. Сквозь заросли просматривались каменные надгробья. Жутковато: человеческие жилища исчезли без следа, а могилы остались. Отсюда открывался такой простор, что, казалось, планета внезапно увеличивалась в размерах. Земля прогнулась гигантским провалом старого русла, стены которого поросли ярусами: наверху вековые березы, затем осины, а внизу черемуха и тала. В сквозной дыре каньона виднелось небо на обратной стороне планеты. Это было озеро Линевое, защищенное от всех ветров высокими берегами. Сюда, в комариную столицу, Мамонтовы ездили за родниковой водой. И на этот раз пластмассовые емкости с холодной влагой были прижаты резиновыми жгутами к багажникам над передними колесами. На рулях — берестяные короба с дикой земляникой, из сумки, набитой влажной травой, торчит щучий хвост.
Пушкин простер руку над пойменными зарослями и сказал торжественно:
— Вон, за рекой, у озера Кривого, дорога просматривается, видите? Месяц назад Тарара там милицейскую фуражку потерял. Ехал себе, ехал на мотоцикле, вдруг кто-то как даст по башке — фуражка и улетела. Оглядывается, а за ним гонится снежный человек. Рост — три метра, косматый, зубы желтые. Без штанов. Тарара газанул, а он не отстает. Да там особенно и не разгонишься, видите, как петляет.
— А чего ж он из табельного оружия огонь не открыл? — не поверил Антон.
— По-твоему надо сразу палить во все, что на тебя не похоже? — удивился кровожадности однокашника Пушкин. — Да к тому же Тарара никогда пистолета в кобуре и не носит. Потерять боится. Он у него за иконой всегда лежит. А в кобуре у него морковка. Очень морковку Тарара любит.
— По-моему,
Вместо пшеничного поля, которое некогда пересекала дорога, они въехали в странный лес. Это была голубая полынь выше человеческого роста, такая густая и душная, что Антон не сдержал восхищения: вот где партизанить — фиг кто найдет. И как бы подтверждая его слова, заросли бурьяна зашевелились, затрещали, и на дорогу вышла черная вислоухая свинья. В мрачном изумлении застыла она на мгновение, рассматривая странные существа, хрюкнула и снова исчезла в зарослях.
— Что это было? — удивился подслеповатый Пушкин.
— Снежная свинья, — предположил Виктор Николаевич.
— Вот вы не верите, а об этом даже в газетах писали. Да вы сами у Тарары спросите.
Бурьян кончился, и открылась опушка леса с домиком, огороженным от дороги колесами поливальных установок. Трубы были использованы для сооружения громадного сарая-шалаша. Мрачно проводил их взглядом небритый мужик с вилами, не ответивший на приветствие.
— Невозможное пекло. Хоть бы дождик прошел. Так и пышет, так и пышет. В огороде все горит. Вон как помидоры уши-то опустили, — пожаловалась баба Надя.
У женщин, особенно пожилых, сложные отношения с погодой. Они, как и мужьями, никогда вполне не бывают довольны климатом. Еще день назад та же баба Надя сердито выговаривала неизвестно кому: «Собрались тучки в кучку — быть грозе. Ну, сколько можно лить? В огороде все плывет, картошка гниет на корню. Хоть бы солнышко выглянуло, землю подсушило».
Стоя возле плиты, баба Надя бдительно следила за тем, чтобы все было съедено, но при этом ругала приготовленные блюда: тесто у нее не вышло, мясо пересолено, и вообще — все пригорело. Баба Надя себя оговаривала, напрашиваясь на комплименты. Не было в мире повара, которому бы она уступила пальму первенства в приготовлении любимых Антоном чебуреков, пельменей и беляшей. Не всякому доверяла она скалку. А если и доверяла, то поминутно советовала: «Раскатывай тоньше. Чтобы сквозь сочень узор на клеенке было видно». Худенькая баба Надя была убеждена, что здоровый человек непременно должен быть толстым. А чтобы хорошо отдохнуть, необходимо много спать. Будь ее воля, ребята бы спали и ели, спали и ели и лишь изредка ходили на реку — подышать свежим воздухом, нагнать аппетит.
— Что это за отдых? — расстраивалась она. — Встали ни свет ни заря, ничего не съели и сразу дрова колоть. Прямо беда.
В этот раз завтрак был испорчен маленьким, но неприятным происшествием.
Взвизгнув, Света выскочила из-за стола:
— Тимка мышь принес, — сказала она, побледнев от ужаса.
Антон заглянул под стол, отобрал у кровожадно заурчавшего кота добычу и продемонстрировал обществу:
— Это не мышь, это воробей.
— Вот мерзавец! — возмутилась мама Люба. — Мыши пешком по дому ходят, а он воробьев ловит.
На женщин не угодишь. Антон, держа умерщвленного воробья за крылышко, вынес его во двор. Мерзавец Тимка, задрав голову и хвост, выбежал следом. Только все успокоилось, как Антон поднял тревогу:
— Тарантул! Тарантул! В Светкин тапок заполз!
Света снова взвизгнула, но на этот раз в два раза громче и, опрокинув табурет, выскочила из-за стола.
— Антон! Сколько можно? Что за глупые шутки! — рассердилась мама. — Оставь ребенка в покое.
— Мне правда показалось — тарантул, — оправдывался Антон, но по глазам было видно: врет, подлец, ничего ему не показалось.